Только о совести он и не слышал,
скотина.
Рассветный воздух неприятно холодил
руки и лицо. Особенно лицо, на котором у меня, как оказалось, была
целая россыпь еще свежих ссадин, которые я вчера даже не заметил. А
они откуда, интересно? От кустов, в которые я свалился по словам
старшего Серова?
Я поежился. И тут же неожиданно для
себя самого начал разминаться: разогревать мышцы, делать наклоны,
прогибы, разрабатывать связки и суставы… неизвестно откуда вылезли
знания о том, как правильно делать зарядку и разминку.
Благо Анфуса Николаевна в плане одежды
выделила мне не только мою собственную рвань, но и теплую кофту, я
быстро согрелся. А потом, когда понял, что готов -
побежал.
Дыхание расплывалось в воздухе
облачками пара. Самым что ни на есть типичным, клишированным и
пошлым образом.
Как может бежать тощий
тринадцатилетний ребенок, в потемках, по незнакомой пересеченной
местности, в стесняющей движения одежде?
Неправда, гораздо хуже. По-моему, это
тело в жизни не получало физических нагрузок.
- А это кто… Ты? Ты уже встал в восемь
утра? А что ты...
Ожесточенно зевающий Тимофей так и
застрял с открытым ртом. Он и его потягивающийся отец проводили
ковыляющего меня удивленным взглядом, настолько, что Тимка позабыл
бросить вслед какую-нибудь гадость.
Хм, странно. “Восемь утра”? Почему он
в такую рань, когда еще не видно ни зги, сказал про восемь утра? У
меня нет часов, но очевидно же, что сейчас пять или шесть… может,
он спросонья ерунду сморозил?
К счастью, голос не заставлял меня
бежать через силу. Потный, злой и грязный, потому что ночью шел
дождь, и стихия Тимофея покрыла меня ровным слоем, но я бежал и
бежал. Хотя со стороны, наверное, быстро полз. И когда понял, что
еще немного - и в боку лопнет что-то типа селезенки - поплелся
домой.
И попросил у изумленной Анфусы
Николаевны душ.
И какую-нибудь сменную
одежду.
А после того как едва не растаял в
душе, как мороженка, смел с обеденного стола все подчистую,
попросил добавки и еле-еле уполз наверх… учиться.
В общем, с этого и началась моя жизнь
“У Мишки”. Гребанный голос в голове подавал, кхм, голос, как только
я получал возможность перевести дух и сесть, и не затыкался, пока я
не начинал заниматься чем-то, по его мнению, полезным для рода. Я
решил называть его Алгоритмом.
В тот же день “Алг” слегка язвительно
заявил, что в основе силы (а я должен стать сильнее и бла-бла)
лежит личная дисциплина. А это, во многом, режим. И
тренировки.