Ноги наливаются свинцом, а сердце совершенно бесполезно усиленно качает кровь по венам. Как с такими ногами бежать-то? Для чего мне сейчас адреналин?
Мы видимся второй раз за два дня, и я вновь без парадного платья. Кто вообще наряжается на завтрак к подруге? Да и бессмысленно: пуховик сверху скрыл бы любую красоту.
Понимая, что бежать уже совсем глупо, а оправдываться унизительно, я улыбаюсь широко и перехожу в нападение:
— Что ты здесь делаешь? Следишь за мной?
Секунду в глазах Матвея отчетливо читается изумление. А потом даже, кажется, мелькает искра восхищения. Хотя, может, я ее себе придумала.
И да, я в курсе, что здесь живет его брат. И Матвей, разумеется, знает, что я в курсе.
Он усмехается и отвечает:
— Не помню, чтобы мы вызывали Петру аниматора.
— Зачем аниматор с такой-то няней? Вообще-то мы договорились с Дианой кофе попить вместе. Где, кстати, она?
— Ногти пилит, а Пашку вызвали в клинику.
Я подхожу ближе, присаживаюсь на корточки и здороваюсь с Петром. Тот дует губы, темно-карие фирменные глаза Адомайтисов становятся серьезными — мыслительный процесс идет полным ходом. Пётр вглядывается в мое лицо, пытаясь вспомнить, где раньше эту тетю видел. В итоге принимает решение одолжить мне лопатку для снега. Делает несколько шагов, после чего заваливается набок и впечатывается с размаха носом в пухлый снег! А потом начинает орать.
— Да твою ж мать, чувак! — искренне сокрушается Матвей, доставая племянника из сугроба.
Его голос, интонации, недоумение на лице — сплошные удары дежавю из прошлого. Болезненные.
Матвей торопливо счищает снег, подхватывает племянника на руки и крепко-накрепко прижимает к себе.
Качает.
Я не знаю, куда руки деть и самой деться. Петя обнимает дядю за шею, а я... смотрю на двухлетнего Адомайтиса и не могу справиться с откуда-то возникшим комом в горле.
— Пашка мстит за времена, когда ему пришлось со мной нянчиться. Вот, подкидывает своего, — отшучивается Матвей. Смачно чмокает племянника в лоб, потом добавляет: — Ну всё, заяц, неприятно, но бывает и хуже. Уж поверь мне. По асфальту мордой побольнее будет. А твой папаша однажды меня толкнул так, что подбородок шили. Господи, как я орал. Маме еще долго тот случай вспоминали.
Петру плевать на то, что его дядю елозили мордой об асфальт. Ему плохо, и он по-мужски эгоистично перетягивает все внимание на себя.