Скорее в неком родстве душ, совершенно разных, но таких близких.
– А пошли посидим у пруда? – предлагаю, стоит Никите вернуться с двумя вафельными стаканчиками. Себе он выбрал шоколадное. – Мама говорила, что видела там уток на прошлой неделе. Можно будет покормить.
– И чем же ты собралась их кормить? – не отказываясь, тут же меняет направление парень, ведя меня в нужную сторону.
Та часть парка, где находился пруд, была не многолюдной. Всё дело в том, что из благоустройств там оставалась лишь старая асфальтированная дорожка для бега, со всех сторон заросшая бурьяном. Это не мешало молодёжи проводить тёплые денёчки в тени многолетних тополей, на ветках которых только-только начали распускаться почки, но поскольку время ещё не перевалило за обеденное и многие ребята грызли гранит науки, мы наслаждались только лишь присутствием друг друга.
– Тобой! – легонько шлепнула парня по плечу и вгрызлась в прохладную мякоть пломбира. Рецепторы тут же отозвались тихим умиротворением, ощутив нежный сливочный вкус любимой ягоды. Подавить стон наслаждения не оказалось ни сил, ни желания. – Пошли быстрее, хватит строить из себя каменюку, – чуть обогнав его, поторопила.
– Камень всегда бьёт ножницы, – качает головой Никита, который почему-то не так рад мороженому, как я.
Он смотрит на меня, как дурочку, но мне известно, что эта эмоция напускная, исключительно, чтобы бы раздразнить. Из-за того, насколько глубоким был карий цвет его глаз, мне первое время часто казалось, что Никита чем-то недоволен.
– Но легко оборачивается бумагой, – не преминула уколоть в ответ и побежала вперёд, в сторону пруда, прямо по сухой колючей траве.
Знала, что Стрельников не упустит возможности догнать меня и обругать за беспечность. Но отчего-то получала от этого осознания больше удовольствия, чем от поедания любимого лакомства.
Уже после, когда мы, запыхавшиеся от беготни и бесконечных споров, сидели на берегу давно уже оболотившегося водоёма, я счастливо жмурилась из-за солнечных лучиков, пробивающихся сквозь голые кроны деревьев.
– Я собираюсь уехать осенью, – внезапно говорит Никита, доедая своё мороженное. – В другой город.
На секунду мне показалось, будто реальность пошла трещинами, разбиваясь на тысячу острых, ранящих осколков. Больше нет солнечного ясного дня. Нет пруда, ласкового ветерка, треплющего ветки. Пропало всё, кроме нас, сидящих рядом, но вдруг оказавшихся так далеко.