Цок-цок-цок… Цокают по булыжнику звонкие подковы. Скрипит трамвай. Сыпятся искры из-под дуги. По тротуарам спешат люди в шинелях и телогрейках. День в Москве начинается на три часа позже, чем в Омске.
Мы приехали. Соседи-командиры, которым мы с братом надоели за три дня пути, вынесли наши узлы и чемодан на вокзальную площадь.
На такси денег у мамы не было. Но извозчики брали дешевле. И вот мы втроем катим в коляске, а лошадь мотает хвостом, а деревья уже голые, а улицы кривые, а брат Мишка прыгает на маминых коленях и кричит на весь город: «Хоцу ка-ка!».
– Табачный проезд, говоришь? – оборачивается к маме извозчик. – Фабрика «Дукат», говоришь? Мимо не проедем!..
А мама все ахает да удивляется:
– Ах, Садовое кольцо! Ах, Сухаревка! Ах, Цветной бульвар!
Можно подумать, она здесь родилась и выросла.
– Ах, Москва!
Помню – мама еще молода, улыбается нашим соседям.
И куда-то мы едем. Куда?
Ах, куда-то, зачем-то мы едем…
Едем… Едем… Пароход моей памяти откликается на слово «едем». И начинает выписывать зигзаги, причудливо перескакивая с волны на волну. И вот уже мне открываются иные берега и картины иного возвращения…
Мне было хорошо.
Я не то дремал… не то блуждал на краю реальности.
Ровно гудели турбины.
Далеко внизу неподвижно висели ватные облака.
Самолет летел в Израиль.
— Тпр-ру! – натягивает вожжи извозчик. – Вот он ваш Табачный проезд!
Ни фига себе проезд! Покосившиеся домишки, вросшие в землю до середины первого этажа. Труба, пыхающая серым дымом, и облако мелкой гадости, покрывающей все вокруг.
– Фабрика «Дукат»! – сказал извозчик и быстренько сгрузил наши вещи на грязный снег. – С прибытием вас!
Лошади зацокали подальше от этой отравы, а мама сложила ладони рупором и стала радостно выкликать:
– Ханна!.. Соня!..
И почти сразу же с грохотом раскрылось окно на втором этаже, и оттуда выскочил пацан – постарше нас с братом и в одних трусах.
– Я-яша-а! – проблеял вслед ему жалобный голос.
– Соня! – радостно закричала мама. Она ни капельки не удивилась, как будто прыжки со второго этажа случаются в Москве каждый день.
– Уби-ился! – запричитала, выглядывая в окно, сильно пожилая тетенька вся в седых волосах.
– Соня! – снова закричала мама так же радостно. А пацан уже поднимался, отряхивая от дукатовского шлака голые коленки. —
– Жив, холера? – удивился все в том же окне солидного вида человек.