Тети Сонина комната была в этом же доме, но на втором этаже. Хозяева ее уехали в эвакуацию, да так и не вернулись в Москву. Комната была просторной и светлой. Не сравнить с той, где они жили до войны. В самом настоящем подвале. Кто-то догадался разгородить его фанерными стенами. Получились клетушки, в которых помещалась кровать и крошечный столик. Сидеть приходилось на кровати, а стоило прислониться к стене, как все перегородки в подвале принимались ходуном ходить.
Дальше мы ехали уже в полной темноте.
Свет фар летел по буграм неизвестно кому принадлежащего придорожного мусора… по заборам никем не охраняемых цитрусовых плантаций…
И высоко в небе проплывали ожерелья поселений, накинутые на приплюснутые макушки библейских холмов.
«А, может, и правда, – думал я, – время для людей, которые живут на этой земле, течет по-другому?
В нашем растянутом «вчера» толпятся Наполеоны… Чингисханы… Карлы Великие… А в их прошлом рукой подать до мальчика Давида. И у стариков еще ноют ноги от скитаний по Синайской пустыне… И они никуда не уходили с этой земли…».
«Но тогда, – думал я, – какой смысл в нашем уходе? Зачем мы ушли в чужое время и жили в чужой истории? Было ли в этом предначертание?».
– Приехали!..
Я открыл глаза и тут же зажмурился от слепящего сияния фонарей.
Мы стояли в воротах пропускного пункта, и Борух что-то втолковывал на иврите ладным молодцам с короткими автоматами.
Один из них безразлично взглянул на меня и махнул рукой.
Машина плавно въехала в последний год двадцатого века.
Потянулись витрины… узорные двери… стайки детей… сутулые длиннобородые силуэты…
Бейтар-Илит.
Город правоверных хасидов.
А, может, и не хасидов.
Но очень правоверных.
Дядя Захар был закройщиком, одним из лучших в Москве. Он кроил одежду для жен больших начальников. Они приходили на примерку, оглушая нас запахом духов и пота. Дядя загонял их за китайскую ширму, откуда слышались их смешки и повизгивание.
– Мадам, не шебуршитесь! – угомонял их дядя. – Скажите лучше, где вы хотите иметь талию!
Или:
– Мадам, ваши цицкес не дают вам видеть живот!
За ширмой раздавались таинственные слова: «файдешин», «крепжоржет», «панбархат».
Иногда дамы приходили в час детских радиопередач, которые дядя Захар не пропускал. Тогда он говорил:
– Ша! Оставьте ваши майсенс! Не трусите словами!