Я люблю говорить комплименты Кристине. Для меня это разновидность тренировки образного мышления, как дежурный бег на пять километров для стайеров и дежурные сто подач для теннисистов.
– Ты такой мужественный…
Я понимаю, что мне пора идти в душ смывать пот и бриться. С Кристиной я стал бриться на ночь. Говорят, французы всегда так делают.
– Не сейчас! – говорит мне Кристина, уже лежа в постели.
«Чего же ты ждешь?!», – перевожу я ее слова и целую тем особенным поцелуем, с которого все начинается…
Если я умею так удачно переводить слова Кристины, значит ли это, что я ее понимаю?
Суббота. Мы садимся в машину. Моя красавица «Тойота-Селика» нехотя просыпается, звук мотора из бурчания постепенно превращается в чуть нервную болтовню спортсменов перед важным стартом.
Неправда, что я старею. Неправда, что я не могу совершать поступки и получать от них новые эмоции. Я думаю об этом все утро. Я продолжаю об этом думать, даже думая о чем-то другом.
– Куда мы едим?
В субботу утром мы никогда не знаем, куда мы поедим. И в этом незнании есть своя прелесть. Мы решаем это сейчас, в эту минуту, повинуясь импульсу. Однажды мы уехали купаться с дельфинами. Однажды просто поехали в Эрмитаж, и этот самый традиционный день мне понравился больше всего. А когда мы окончательно не знаем, куда податься, то отправляемся кормить белочек в Павловск, и всегда остаемся довольными этой поездкой, даже если нам не удалось встретить ни одной белки.
…Через час мы ходим по берегу Финского залива. Дождь накидал на дорожки лужи с грязной водой. Воздух куда-то очень торопится, все время подталкивает нас, будто выпроваживает как непрошенных гостей.
– Здесь понимаешь, что в городе настолько грязный воздух, что удивительно, почему не видно, чем ты дышишь.
Обедать мы отправились в ресторанчик возле репинских «Пенат».
– Интересно, Репин готовил шашлыки?
– Вряд ли… В его времена шашлыки были блюдом слишком грузинским и плебейским.
Когда ты начинаешь рассуждать о предметах, которые тебя абсолютно не интересуют, пожалуй, с этого момента на самом деле и начинается отдых.
После кислородного отравления и шашлыков с грузинским вином звонок Стаса был звонком с другой планеты:
– Лев Толстой мог шесть дней без передышки играть сам с собой в штос. Недавно прочитал в его дневнике…
Стас говорил с той особенной интонацией змея-искусителя, которая для меня этот заурядный исторический факт превращала в очень личное событие. Я попытался запить эти слова и эту интонацию глубоким глотком «Кванчкары».