— Причина травмы?
— Как у Бобби Фишера: «слишком ярое стремление к победе».
— А если не для печати?
— Самовольное и неосмотрительное применение допинга.
— Ясно, — редактор взял какую-то бумагу, а потом отшвырнул ее —
как если бы бумага была пропитана ядом. — Не думаю, что это
происшествие заинтересует наших любимых читателей.
— Ты же знаешь, я могу писать всегда интересно и о чем
угодно.
— Вот именно в твоем фирменном стиле и об этом — не надо! Давай
сохранять хоть какое-то приличие в этом сумрачном царстве Аида.
Лобанович скользнул взглядом по столу и, поколебавшись, снова
взялся за спасительную книжку.
«Лучше уж читать запоем, чем просто быть в запое», — подумал
Черский и вышел из кабинета.
Нового редакционного задания все равно не было.
* * *
Дома он усадил племянницу на диван и принялся ее
расспрашивать.
— Мне нужна твоя помощь, — сказал он.
— Хочешь свалить на меня написание передовицы?
— Нет, мне нужно мнение молодежи.
— О чем? Журналистское расследование тайн шестого лицея?
Шестой лицей как-то сам собой зародился сразу после распада
Советского Союза. Разумеется, в городе не было шести лицеев —
просто школа не могла сменить номер, но могла сменить то, как она
себя называла. Не по годам серьезные заучки из первого
физико-математического лицея обожали говорить, что шестой лицей —
это и не лицей вовсе, а просто понтовая старшая школа с
общагой.
В советское время очкарики жаловались, что к их мнению не
прислушиваются. После того, как оно закончилось, они обнаруживали,
что все-таки прислушивались, а вот сейчас перестали прислушиваться
уже по-настоящему. Однако, несмотря ни на что, шестому лицею
хватало понтов, чтобы семейки вроде его сестры платили за то, чтобы
пристроить туда своих детишек.
Остроумнее в плане понтов была только тринадцатая школа, которая
ухитрилась найти себе хоть и древнего, и уважаемого, но при этом
довольно подзабытого спонсора и покровителя. И теперь она была
иезуитским коллегиумом номер тринадцать имени Игнатия Лойолы. К
сожалению, папа римский не приехал проследить за возрождением
католического образования в городе, который этим славился каких-то
четыреста лет назад. Ленточку перерезал сам епископ Урбанович. По
заветам человека, в честь которого тринадцатая школа теперь
называлась, в ней были торжественно запрещены телесные наказания за
все, кроме воровства и богохульства. А новая школьная форма
вызывала забавные комментарии у всех, кого туда не взяли.