Уборка, несколько ведер краски и пара новых ярких ковриков изменили пространство так сильно, будто кто-то взмахнул волшебной палочкой.
Вот только Энк…
Малыш начал меня беспокоить все сильнее. Вечером все труднее было уложить его спать, и сон его стал неглубоким, поверхностным, он просыпался среди ночи, вставал в полный рост на кровати и все время пытался выйти за дверь. Теперь на засовы я закрывала не только пудовую дверь, но и окна, но уже не для того, чтобы спрятаться от того, кто мог поджидать снаружи, а для того, чтобы обезопасить того, кто находился внутри…
Но днем…днем забывались все ночные страхи: он играл, ходил со мной в магазин внизу, в деревне, помогал поливать деревья в саду и с большим аппетитом уплетал все то, что я ему готовила.
До этого дня.
Энк с большим удовольствием уснул на подушках, которые я разложила на солнышке, чтобы они прогрелись, напитались жарой. Я натянула над ним небольшой тент и вытащила огромный таз со свежепостиранным бельем, чтобы высушить на заднем дворе.
— Тебе пора съезжать, — жесткий голос сзади напугал страшнее выстрела в ночи.
От удивления, страха, неожиданности я выронила таз и с некрасивым плюхом он упал прямо мне под ноги.
Я развернулась на голос. В проеме двери стоял он – мой незваный сосед. Я не видела его ни разу с той памятной первой ночи, и уже начала было сомневаться в том, что он действительно существует. Но нет – он совсем не был духом, фантомом, плодом разгулявшегося воображения. Спортивные трикотажные брюки подчеркивали его развитую мускулатуру, просторная футболка без рукавов демонстрировала излишки мышечной массы. Татуировки, красиво облегающие каждый мускул, придавали его и без того мощному образу брутальный вид и ощущение опасности.
Под ложечкой что-то засвербело, зачесалось. Захотелось одновременно и отшатнуться от него, и сделать шаг навстречу, потрогать смуглую дубленую кожу, проверить ее твердость. Во рту образовалась слюна, как от вида сладкого пирожного с лимонной кисловатой начинкой.
— Забирай ребенка и сваливай отсюда.
Он так сильно прищурился, что длинные ресницы почти касались щек. Казалось, будто под этими черными стрелами протекает бирюзовая река, но увидеть ее, заглянуть в ее отражение – удел только сильных, или очень близких, а потому сейчас он смотрел на меня с прищуром, сжав губы.