Вообще никому не нужно знать лишнего.
— В Кивайдин.
— К-к-куда?! — он даже жмет на тормоз, отчего мы все разом дергаемся вперед, от разбитого носа спасают ремни безопасности. Я тут же осматриваю Энка - не пострадал ли? Не испугался ли? Но малыш только убирает мои взволнованно дрожащие руки в стороны – не хочет лишней заботы, ведь ничего не случилось.
— Ты с этим младенцем, — он кивает на моего пятилетнего сына, — собралась в Кивайдин? В логово зверя?
Сказав это, тут же замирает и оглядывается вокруг – будто тут, в затерянной на краю мира дороги у леса и пшеничного поля его может услышать кто-то, кроме сонных пчел и разомлевших от жары мух.
Я смотрю прямо на него. Моя воля крепка, мое решение уже принято, и никому не сбить меня с пути. Мне некуда больше идти, некуда ехать, чтобы спасти своего единственного сына, свою плоть и кровь, своего малыша.
— В Кивайдин! — уверенно и звонко от накатывающей волнами усталости говорю ему. — Довезете?
Шогаши вздыхает, неодобрительно качает головой, выжимает сцепление и снова проворачивает ключ в заглохшей от неожиданной остановки машине.
Какое-то время мы едем вдоль леса молча. Мои глаза начинают наливаться тяжестью от этого размеренного движения автомобиля по дороге, в какой-то момент я не выдерживаю, прикрываю их, и тут же проваливаюсь в недавний сон. Две длинные черные балки с веревками, закругленными на концах, встают перед глазами, как по команде. Веревки раскачиваются на ветру, и я знаю, чего они ждут – своей жертвы, крови, ожидают времени, когда могут прибрать к рукам две невинные души, переломив хрупкие человеческие позвонки. Сверху, по мрачному свинцовому небу пролетает черный ворон. Он всматривается в толпу под собой, оценивает перспективу, блестит глазом – бусиной. Клюв его приоткрыт, перья играют на ветру чернильной мглой. Еще немного – и в его ярком глазе отразятся веревки, затянувшие свои концы…
— Как тебя зовут, малыш? — резко выныриваю из своего вечного кошмара от мужского баса. Несколько раз неуверенно и растерянно моргаю глазами, чтобы примириться с действительностью и понять, что все также еду по жаре в машине и никаких виселиц нет и в помине.
— Энктагя, его зовут Энктагя, — поспешно говорю нашему случайному водителю. Он кивает и смотрит на меня в упор, прищурившись, будто бы пытаясь что-то вспомнить. Я поспешно отворачиваюсь к окну. Оказывается, мы уже въехали в деревню – проезжаем мимо невысоких домиков, больших дворов, наполненных деревьями и цветами. Жара спала и на землю медленно начала опускаться вуаль вечера, раскрывая кружево теней в отдаленных уголках.