С каким-то восторгом отвращения вглядывался он в задымлённые переулки, где всю ночь гремела музыка и коптились на верёвках разноцветные сари. Над разводами ржавчины, которые были видны всюду, вставало солнце. Оно казалось жирным светлым мазком на дымной плёнке неба. Его вишнёвый свет погружал улицы в густой непрозрачный кисель. И косматые пальмы топорщились в паутине проводов.
Иван думал сделать пару карандашных набросков, но выбрать объект для этюда было трудно. Всюду околесица. Калейдоскоп затягивал глаз. А карандаш – вектор внимания.
Индия любит ожерелья, украшенность, изобилие – это страна обильного роста, гроздей, пластов и чёток. Нить жизни нанизывает на себя все вещи без разбору, как умалишенная цыганка в кладовой старьёвщика. Пот лип, тело казалось чужим, хотелось успокоить нерв или рассмеяться.
Иван решил сперва наведаться в аэропорт – освежиться и распечатать билет, чтобы не вышло недоразумений. Дальше в его планах была самостоятельная экскурсия по историческому центру. А вечером – возвращение в чистый и свежий воздух терминала.
Всё это были только планы.
– Рейс номер «девять эй кей шестьдесят два»? – девушка в окне кассы на секунду оторвала глаза от монитора, её тонкие чёткие брови чуть приподнялись. – Сожалею, сэр, рейс отменён.
– Что? – нахмурился Иван. – Может, какая-то ошибка? Я забронировал его только вчера.
Девушка зашелестела клавиатурой, в её оленьих глазах отражался голубой монитор. Она прикусила губу и снова посмотрела на Ивана.
– «Девять эй кей шестьдесят два» в Катманду перенесён на завтра. Там очень низкие облака. Это из-за гор. Опасно совершать посадку. Информация на табло будет к вечеру, а пока извините, сэр. Я не могу распечатать ваш билет.
– Что же мне делать?
– Ваш билет будет действовать завтра. В это же время. А пока вы можете воспользоваться нашим отелем.
Голова его кружилась – от жары, бессонной ночи в автобусе и этой новости. Он облокотился о стойку, и поглядел на девушку. Спрашивать ничего не хотелось – просто смотреть. Её молодое личико, свежее и опрятное, помогало успокоить мысли. Те носились, как тараканы в канавах Калькутта-Эйрпорт-Роуд. И постепенно замирали в оцепенении.
Вдруг он заметил, как хорошо было это личико за стеклом.
В нём было что-то, не свойственное больше никому на свете. Какая-то древняя печать ваятеля. На статуях легендарного Каджурахо. Праническая цельность. Плавность спокойствия и нежная хрупкость. Покорная гордость, тёплая глубина густых теней. Кофейные полутона по нежным скулам и чуть выпуклому лбу, чайные ямочки на щеках, раскрытые от лёгкой улыбки. Иван хотел оторвать взгляд от неё и не мог.