Параллельно с окончательной вестернизацией России Запад отрывал от нее бывшие постсоветские республики, добивая призрак империи. И если Прибалтика, давно мечтавшая об этом, быстро отвалилась от российской системы, став ее злейшим врагом, а Беларусь подумывала – или делала вид – о выгодном славянском союзе, то Украина оказалась основным полем битвы. Линия разделения по языку, цивилизационной повестке перешла в линию разделения по крови в жуткой войне между двумя братскими странами. Как тут ни вспомнить тезис Бжезинского о том, что именно Украина является важнейшей клеткой на новой шахматной доске мира. И он же писал, что Киев должен готовиться к переговорам с ЕС и НАТО где-то между 2005 и 2010 годами. На Украине схлестнулось прорусское и прозападное население. Данный конфликт достиг своего пика в 2013 году, столкнув Россию и Запад.
В советское время «красные» лидеры позиционировали СССР как другой полюс мира, иной центр силы. После 1991 года Ельцин, наоборот, всячески подчеркивал атлантический вектор внешней политики Москвы. Россия хотела подключиться к мировой экономической системе, интегрироваться в западную политику и активно участвовать в создании единой коллективной безопасности. При этом Москва практически беспрекословно выполнила все взятые на себя международные обязательства: вывела войска из Восточной Европы, отказалась от прежних союзников. По сути, вся постсоветская российская политика определялась главным образом директивами правительства США, Международного валютного фонда и Всемирного банка. Но даже при такой зависимости Россия не смогла сблизиться с Западом. Впрочем, последнему это было и не нужно. Запад хотел видеть в России контролируемую территорию с управляемой массой, но не партнера. Позднее с тем же столкнулся и Владимир Путин. Но в отличие от предшественников, он оказался более резок, дав поводы говорить о вернувшейся российской угрозе.
Уже к 1994 году у российских элит появилось четкое понимание: в Европе Россию не ждут. За исключением некоторых ведущих политиков (вроде Гельмута Коля) никто и не пытался переубедить в этом Москву. России предлагали не партнерство (и уж тем более не дружбу), а нечто вроде мягкого подчинения. От чего Москва нервничала все больше. Отчасти это привело не только к народному протесту, но и к возмущению самих российских элит. Ельцин, впавший в крутое алкоголическое пике, все чаще позволял себе резкие высказывания.