Величковский увлеченно начал рассказывать о своих исследованиях,
то и дело доставая из портфеля исписанные мелким почерком листки. В
такие моменты он становился похож на увлеченного мальчишку — глаза
загорались, седая бородка подрагивала от волнения.
— Только вот незадача, — он вдруг осекся, — для экспериментов
нужна хорошая лаборатория. А где ее взять? В Промакадемии обещают
только через полгода.
Я сделал мысленную заметку. Вот он, шанс привлечь профессора к
работе на заводе. Нужно только правильно разыграть карту с
лабораторией.
— А что вы думаете о молодых специалистах? — спросил я, вспомнив
Сорокина с его смелыми проектами.
— О, это отдельная история! — Величковский оживился. — Знаете, у
меня в Риге был один студент... — он полез в карман за носовым
платком и случайно рассыпал по столу какие-то бумаги. Среди них
мелькнула потрепанная фотография привлекательной женщины в светлом
платье на фоне морского пейзажа.
Профессор поспешно спрятал снимок, но я успел заметить надпись
на обороте: «Мариенбад, 1924».
— Простите, — он смущенно кашлянул, — старые воспоминания... На
чем мы остановились? Ах да, молодые специалисты...
Официант в третий раз деликатно покашлял, намекая на поздний
час. В вагоне-ресторане мы остались вдвоем. На белоснежной скатерти
громоздились чашки из-под кофе, пепельница с окурками «Герцеговины
Флор» и разложенные схемы на листках из блокнота профессора.
— Так что насчет консультаций для нашего завода? — я решил
наконец задать главный вопрос. — С вашим опытом мы далеко
пойдем.
Величковский мягко покачал головой:
— Простите, Леонид Иванович, но не могу. Обещал читать курс в
Промакадемии, еще есть обязательства перед шведским институтом... —
он аккуратно собрал свои бумаги в потертый портфель. — Да и возраст
уже не тот, чтобы разрываться между несколькими проектами.
Я понял, сейчас давить бесполезно. Это человек старой закалки, к
нему нужен особый подход.
Мы обменялись адресами. Величковский записал мои координаты в
маленькую записную книжку в сафьяновом переплете с вытисненными
инициалами Н.В.
Вернувшись в купе, я долго не мог уснуть. В голове крутились
обрывки разговора, технические идеи и, главное, мысли о том, как
привлечь профессора к работе.
Возможно, через его слабость к экспериментам? Или через амбиции
ученого?