— Лакеи, камердинеры, прачки, модистки, экипажи напрокат! –
отпихивая друг друга, к гостю из далекой России пробивались самые
нерасторопные.
— Дешевые меблированные комнаты! – вступили в хор зазывалы
попроще.
Потрясенные напором, члены Костиной семьи испуганно жались к
своему главе. Даже Бахадур, измученный дорогой, утратил свой
обычный зловещий вид. Ему не повезло. В Гавре кучер дилижанса
отказался от русского серебра и молча указал алжирцу на открытую
часть своего экипажа. Пришлось пирату перетерпеть холод и вонь от
кожаных занавесей, которые огораживали так называемый «кабриолет».
Коста, Тамара и Манана с ребенком на руках воспользовались самым
комфортным местом – закрытой частью кареты на шесть человек, где
было просторно и имелись многочисленные кармашки для размещения
ручной клади[1].
Отставной хорунжий принял самый неприступный вид. Как капитан на
шканцах, молча стоял, не моргая, скрестив руки на трости и не
реагируя ни на какие предложения. Ждал, пока разгрузят их багаж.
Коробки, кофры и чемоданы были закреплены на крыше веревками и туго
натянутыми цепями. Требовалось время, чтобы освободить груз,
закрепленный с помощью механической лебедки.
— Два фиакра! – бросил в окружающее пространство Коста.
Фиакры тут же явились. Закрытые четырехместные кареты,
запряженные парой, с номерами, написанными спереди, сзади и с
боков, и столь ветхого вида, что у предводителя путешественников
возникли обоснованные сомнения, доберутся ли они в целости и
сохранности до улицы Мира. Именно туда направлялась семья Варваци.
В Ваграмскую гостиницу, где их ждали трехкомнатные апартаменты,
если верить сообщению младшего секретаря русского посольства,
господина Балабина. Записку от него Коста получил в портовой
конторе, когда проходил оформление.
Ехали до отеля медленно. Косте казалось, что их кучер в
сине-сером плаще с белыми пуговицами и лакированной шляпе
побаивался пешеходов из простонародья. Грязных нечёсаных голов,
фуражек и картузов было куда больше, чем элегантных шляп, как и
синих блуз – черных сюртуков. В Париже хватало оригиналов,
способных броситься под колеса экипажа либо по недомыслию, либо из
желания нагреть возницу на пару экю. Если в русских городах лихачи
неслись вскачь и кричали «Пади!», то извозчики-парижане
предпочитали подрёмывать на облучке и довериться своим неспешным
клячам. Улицы были запружены народом. Торговцы умудрялись
раскладывать свои товары прямо на тротуарах. Пешеходы, чтобы их
обогнуть, вылезали на проезжую часть прямо перед носом экипажей.
«Поберегись!» – громко кричали кучера, даже не делая попыток
подобрать вожжи. Но могли и хлопнуть кнутом для острастки.