С одеждой, однако, придется погодить. Косте никто ни слова не
сказал, но в голове уже мигала огромная красная лампа и звучал
ревун тревоги. Соня! Накормить Соню! Бульон для дочки! Квикли,
дэди… ой, пардон, rapidement, papa!
— Тамара, Бахадур! На выход! Манана распаковывает багаж! Пока –
лишь самое необходимое! Не думаю, что мы задержимся здесь надолго,
– четко отдал команды предводитель, и все безропотно
подчинились.
Вышли на улицу, уточнив у скучающего портье свои
гастроперспективы. Они обнадеживали. Приличные рестораны разного
класса оказались поблизости. Проигнорировав Вандомскую колонну со
статуей Наполеона наверху, решительно направились к ближайшей точке
питания. Отварная курица сейчас занимала умы семейства Варваци куда
больше, чем осмотр символа французского милитаризма[2].
В ресторане с обедами за 2 франка с носа что-то пошло не так.
Лишь на третий оклик официант соблаговолил принести меню.
— Я ему сейчас ногу сломаю, – прожестикулировал Бахадур.
— Держи себя в руках! Ты обещал, – зашипела Тамара. – Наверное,
в четырехфранковом ресторане нас обслужили бы быстрее, нет?
Бахадур закатил глаза. Коста был с ним внутренне солидарен. И
есть хотелось, и долг отца требовал решительных действий, хотя
общая атмосфера в заведении – доброжелательная, с приглушенными
разговорами и случайно доносившимися с соседних столиков любезными
репликами – располагала к релаксу.
Официант спасся от членовредительства, сообщив, что готов
выслушать заказ. Ему продиктовали желаемое. Он ничего не записал,
но уверил, что все запомнил. Каждый из посетителей имел возможность
заказать суп и три блюда на выбор – рыбу, мясо, дичь, птицу – и
один из тридцати шести десертов, плюс пол-литра «Шабли» на
персону.
— Подумать только: всего два франка! Пятьдесят копеек! Я такой
обед не осилю, – признался Коста.
— И я не справлюсь! – подтвердила Тамара, заказавшая рыбу.
— А я съем свою баранину и отнесу еду Манане и ребенку, – принял
мужественное решение Бахадур, хоть и облизывался на десерты.
— Мы принесем тебе сладкое! – погладила алжирца по руке
Тамара.
Жизнь потихоньку налаживалась. А завтра будет еще лучше. Наутро
предстоял визит к новому шефу, на советы которого Коста очень
рассчитывал.
… Яков Николаевич Толстой жил на перекрестке Фобур-Сент-Оноре и
улицы Монтань. Коста сперва обрадовался, думая, что сможет
присмотреть приличные бутики женской и мужской одежды. Но потом
сообразил, что «рю» и авеню – это разные локации. Avenue Montaigne,
эта Мекка шопинга Парижа будущего, наверняка, еще не построена,
коль даже Елисейские поля знамениты в этом времени не блестящими
магазинами, а ярмарочными балаганами на любой вкус, циркачами типа
Паспорту и кафешантанами. И оказался прав. Квартальчик, где
проживал русский резидент, хотя и считался предместьем Парижа и
официально не входил в черту города, был тих и роскошен
аристократичной изысканностью, блистал тем, что французы называют
Art de vivre, искусством жизни, роскошью дворцов знати, посольских
особняков и изысканных дач-foli[3]. И никаких магазинов и толп
туристов.