они могут потерять, и шли на это осознанно, в то время как я представлял себе это только теоретически.
Меня поместили в больничную палату, полную пациентов, обреченных на обрезание, и выдали голубенький халатик с эмблемой больницы «Сорока», который надевался задом наперед и у которого был характерный разрез сзади. По требованию персонала я стал надевать халатик на голое тело, но обнаружилось, что он коротковат для моего роста. Разрез начинался от самой поясницы и шел вниз, и это свело на нет последние остатки уверенности в себе. Через час-полтора меня позвали в операционную, и я посеменил (то есть мелкими шагами прошел) туда, придерживая полы халата сзади и постоянно оглядываясь.
Обрезание в больнице юношам делали тогда под общим наркозом. Я слышал много рассказов о красивых медсестрах, присутствовавших при процессе, историй о конфузах у почему-то возбужденных этими медсестрами пациентов, но рассказы эти явно сочинялись под впечатлением от немецких порнофильмов. Для общего понимания могу сказать, что в ситуации, когда он начинает понимать, что к нему скоро притронется ледяной скальпель, его уже не поднимет ни медсестра с бюстом Памелы Андерсон и губами Анджелины Джоли, ни домкрат, ни богиня любви. Но медсестра в операционной все-таки присутствовала, и когда я задрал полы халатика, конфуза мне было не избежать, хоть и по другой причине – в предчувствии скальпеля мой самостоятельный друг скукожился до постыдных микроразмеров, которых нельзя достичь, даже окунувшись летом в холодную четырнадцатиградусную воду Черного моря. Уже овеянный Морфеем, в течение нескольких минут я серьезно опасался, что им либо понадобится отдельное хирургическое вмешательство, чтобы вытащить его из убежища, либо как минимум понадобится микроскоп, чтобы ту самую крайную плоть отделить… Как всегда бывает во время нервного ожидания операции, вскоре эти опасения сменились другим, еще более страшным – что будет, если они начнут резать еще до того, как я усну.
Пока засыпал, я все-таки решил уточнить у хирурга и лишний раз убедиться, что разрез халатика сзади точно ни на что не намекает и моя девственная попа может оставаться спокойной. Понимаю только сейчас, что с моим девственным на тот момент ивритом (только несколько месяцев в стране) и уже под действием наркоза я не вполне точно мог передать врачу мои опасения, и он мог воспринять мои слова не как опасение, а как призыв к действию… Но врач был с кипой и слишком кошерный для этого, а анестезиолог вроде понимала по-русски, и только теперь мне понятно, почему они так ржали.