Только вот частокол, к ее сожалению, оказался до ужаса добротным — заостренные кверху бревнышки выстроились сплошной стеной и были подогнаны друг к другу столь плотно, что даже щели, что попадались были не шире пальца, да и те оказывались забиты соломой и чем-то пахучим и липким.
Не успела она преодолеть так и сорока саженей, как ее захлестнуло лихорадочное смятение — что, если она попусту тратит силы и время?..
Она обессиленно уткнулась головой в бревна и застыла, размышляя, как поступить дальше…
«А что, если тут и вовсе не найдется ни одного местечка, где я смогла бы пролезть?» — расстроенно подумала девочка, ковырнув пальцем торчащую из щели паклю. Постояв так еще пару мгновений, она решила идти обратно в лес, куда тянула ее путеводная нить.
Вернувшись к размытой колее, она двинулась через лес так, чтобы не терять ее из виду, но и не выходить на открытое пространство. Туда, откуда ее легко можно было бы заметить.
Ветер гудел, клонил к земле тонкие ветви, и не все они выдерживали натиск ярящейся стихии, с гулких хрустом разламываясь надвое и повисая мертвой плетью.
Девочка давно уже не бежала, но еще продолжала медленно идти, с трудом переставляя ноги, и сильно шатаясь от усталости и ветра.
Ливень пробивался сквозь крону деревьев, крупными каплями падая вниз и стекая по голове нескончаемыми ручейками. Измокшая одежда стала тяжелой, волосы давно растрепались, облепив лицо мокрыми спутанными паклями. От сильного холода девочку колотила крупная дрожь. Раны нещадно щипало. Хотелось выть от усталости. До жути хотелось сдаться — лечь и уснуть под ближайшим кустом, несмотря на холод и непогоду, исчезнуть, чтобы ничего не чувствовать и не мучиться. И просто ждать, что мама сама ее найдет, спрячет, защитит от всего на свете, и этот ужас закончится. Мама, она ведь сможет…
Девочка поджала губы и утерла с лица толи слезы, толи ставшие вдруг горячими капли дождя…
Нет, останавливаться было нельзя — она дала слово дойти. И она шла, запретив себе думать об усталости. Маленькая, напуганная, изможденная погоней и жестокой погодой девочка, проявляла не дюжую храбрость и силу воли, недоступную порой и взрослому.
Темная чаща пугала. Ранее в голове у нее стучала лишь одна единственная мысль — бежать и прятаться. Теперь же, когда на бег уже не осталось сил, она вдруг вспомнила о диких лесных зверях и замерла. Липкий страх пробрался ей под кожу, заставив прижаться спиной к широкому дереву и, дрожа, осмотреть окружающий ее лес — не горят ли где в ночи два ярких глаза, не слышен ли голодный рык среди кустов.