– Пойдём!
Было странное впечатление, будто он выпил лишнего.
Странно возбуждённый, но глаза при этом безумно
уставшие.
Мы ввалились в комнату, и Влад хлопнул
дверью.
– Тс-с! Ты что творишь? Разбудишь же Юру! Потом не
уложить! – Зашипела я тихонько, и, глядя в шальные глаза мужа,
спросила, – Володь, что с тобой? Ты сам не свой. Где тебя носило
вечером?
Муж прижал меня к себе, обнимая. Его руки вновь
занялись исследованием известных ландшафтов. Он тяжело задышал,
собирая моё сопротивляющееся платье в ладони.
– Стой! Твой сын спит на кровати! И это дом твоих
родителей! Возможно, они сейчас в соседней комнате, Володь! Я не
могу так! Не здесь! – возразила я мужу, осторожно высвобождаясь из
его рук.
Влад застонал сквозь зубы и, ругнувшись
неразборчиво, сказал:
– Что ж ты такая душная, Ир? Там не могу, здесь не
буду! В туалете театра не гигиенично! На крыше дома
неудобно!
Затем отвернулся от меня, бросил в сторону пиджак и,
сдирая с шеи галстук, проговорил совсем уж зло:
– Провинциалка!
– Да. Я родилась в провинции. И горжусь этим. И у
меня, возможно, устаревшие, но вечные ценности и понятия семьи.
Свои приоритеты. Что в этом плохого? – развернулась к мужу с
вопросом, приподнимая бровь в недоумении.
Не буду молчать. Влад не восемнадцатилетний юнец и
вполне понимает, где можно, а где не стоит проявлять желание. Что
за блажь? И отчего он злится?
– Просто хотел расслабиться, Ир. Не заводись, – муж
швырнул от себя галстук с силой, и тот повис безжизненной шкуркой
змеи на тумбочке рядом с кроватью.
– Я не смогу расслабиться в доме твоих родителей.
Они слишком агрессивно ко мне настроены, и ты это знаешь. К тому же
демонстрировать нашу с тобой жизнь окружающим не считаю возможным.
Это принадлежит только нам двоим и не зря называется интимом. И,
кстати, от небольшого ожидания желания только укрепляется и
становится ярче, – уже спокойнее объяснила, и, подходя ближе,
подняла упавший на пол со стула пиджак мужа.
Повесила его на спинку, разглаживая плечики, трогая
немного ворсистую и приятную на ощупь ткань,
заметила:
– Ещё недавно тебе нравилась моя провинциальность.
Что изменилось?
Муж с щелчком вытянул ремень из шлёвок брюк и грузно
сел на кровать, расстёгивая манжеты рубашки. Вздохнул, беря себя в
руки, и заговорил глухо:
– Я ценю в тебе принципы, Ир. Ты мой фундамент в
этой жизни. Моя гавань, мой дом. Ты моя семья! Я люблю тебя! Просто
накатило игривое настроение, Иришка. Прости. Захотелось
остренького. Такого, знаешь... Как в юности.
Внезапного!