«Что же это происходит», – думал я, разглядывая в зеркале свою порядочно обросшую физиономию и ожесточенно намыливая кружки. «Возьми себя в руки, Ви! Это всего лишь девчонка. Что бы на моем месте сделал, например Сеня?».
То что мог сделать Сеня, я тут же отбросил, потому что мой бесцеремонный друг безжалостно трахнул бы и это неземное создание. Может, поухаживал бы за ней более изысканно, чем обычно, но все равно трахнул бы. Я же стыдился того, что смотрел на столь возвышенное, призрачно-светлое дитя и думал о таком тривиальном акте.
Намыв, наконец, кружки до несказанного блеска, я выволок себя на свет. Чайник к тому времени уже кипел, истово выпуская в потолок столб возбужденного пара. Я снял его с плитки, разлил по кружкам кипяток, добавил заварки и протянул согревающий напиток своей гостье.
– Спасибо, – прошептала она, обжимая теплый сосуд своими волшебными ручками, – меня зовут Мари, а вас?
– Ви, э-э-э… Витя. Только, пожалуйста, не надо выкать, я чувству себя стариком.
– Ну, какой же ты старик, – она засмеялась, – ты же еще молодей совсем и очень красивый.
«Дитя, простосердечное, открытое, непосредственное дитя», – подумал я. Но неожиданный комплимент все же был приятен.
Меня по-разному характеризовали, но этот простой и емкий эпитет, в свой адрес я слышал впервые. Худой, близкий к долговязости, с угловатыми чертами лица, светло-зелеными глазами и блекло-русой растительностью (в виду моего творческого запоя давненько не стриженной и небритой), я мог бы сойти за интересного, но никак не красивого мужчину.
– Извини, если я тебя смутила, – проговорила Мари, видя мое замешательство, – но ведь это чистая правда.
– Должен признаться, у тебя очень странный вкус. Я забыл предложить тебе печенье, у меня есть. Сейчас, сейчас, – я зашуршал бумагами на столе, лишь бы сменить тему. – А вот они в честь тебя названные.
– В честь меня?! – искренне удивилась Мари.
– Ты, что первый раз видишь печенье «Мария»?
Она кивнула, осторожно пробуя угощение.
– Вкусно.
Мы посидели с полчаса, Мари приговорила всю пачку печенья, аппетитно хрустя им, выпила две кружки чаю и зарозовелась, как нежный летний бутон, вот-вот готовый распуститься. От горячего ее стало клонить в сон, я заметил, как она старательно сдавливала зевок за зевком, разглядывая эскизы, что заполоняли стол.