Среди ночи плечо
несколько раз дергало резкой болью, я просыпался, сдерживал стон.
Под утро вроде успокоилось, но, выходя на молитву, я ощутил слабый
озноб и ломоту во всем теле. Рука стала скованней в движениях,
впрочем, не настолько, чтобы это бросалось в глаза.
Эрт шэрг! Дерьмо!
Ишачий помет!
Сейчас бы промыть
рану, наложить мазь да выдуть пару бутылок подогретого красного,
глядишь, дела пошли бы на поправку. Но куда там - вахта ждет. А к
вечеру нахлынет жар, это как пить дать. И не сегодня, так завтра
какой-нибудь ретивый матрос углядит, как меня бьет
лихорадка.
И все,
попался.
Сказочно!
Я был как тигр,
посаженный в клетку – сбежать невозможно, открыться - повесят. Мое
бешенство варилось внутри на малом огне.
Но одно я решил
твердо: буду держаться до последнего патрона. Пускай судьба
выбирает, как со мной обойтись. А я - я буду тянуть до конца. Пока
есть силы, буду бороться. Вдруг за это время случится чудо, и
«Божью благодать» вернут в Талиру? Или проклятие неудач ослабнет, и
мой организм сможет залечить рану без всяких лекарств и чистки? Или
- на самый уж край - их высочество принц врежут дуба?
С этими мыслями
я и вышел на палубу. «Божья благодать», обдуваемая слабым ветром,
направлялась на северо-восток к Великому Мордовороту, достаточно
неспешно, судя по движениям весел. Над западным горизонтом
кучерявились облака, грузные, с темной сердцевиной.
Утро выдалось
прохладным, или это мне так показалось от озноба. Набросив поверх
блузы куртку из грубого полотна, я зябко переступал голыми ногами
по росистой палубе. Мне, конечно, в первый же день выдали ботинки,
- самые здоровенные, какие отыскали, но они все равно давили, и я
предпочитал расхаживать босиком, благо многие матросы делали так
же, даже Вандора шлепала по палубе своими маленькими
ступнями.
Я отстоял молитву,
возвышаясь над субтильными фалгонарцами, как русская народная
гранитная скала. Старался подпевать гимнам, извлекая из широченной
груди басовые ноты, похожие на трубный зов слона, одержимого
любовным томлением. Франног не выходил на молитву: с самого начала
я объяснил Тиджо, что святой Мака и без того непрестанно молится
Урешу, только в мыслях. Мне поверили. Все же хорошо, когда тебя
держат за недоумка: никто и мысли не допустит, что ты можешь
схитрить.