Но отец… раньше он бы сказал, что он всего лишь бесполезное
ничтожество, что бесцельно придается собственным страстям, но… его
глаза. После наставлений Дризельды он начал видеть в его глазах не
просто пьяную, затуманенную пелену, но и… боль. Шрам — глубокий и
незаживающий, что лишил его всякой радости жизни. Пустота в душе,
которую он никак не может заполнить как бы не старался. Принц
предполагал, что стало причиной, но никогда не решался зарываться в
эти дебри. У него и своих проблем достаточно.
— Ты звал меня? — наконец спросил он, видя как король почему-то
не решается начать разговор.
Отец сидел в своем рабочем кресле за огромным столом, и
задумчиво крутил в руке кубок с вином, при этом пристально изучая
наследника, будто видит его впервые.
За спиной стоял сир Барристан в своих начищенных позолоченных
доспехах, одной рукой придерживая гарду меча, пока вторая
придерживала шлем.
— Сын, — сухо приветствовал его король, отложив бокал в сторону
и неловко спросил. — как ты?
— Хмм… хорошо, — удивленно промычал Люциус приподняв бровь, не
понимая к чему такая забота, о чем он и не постеснялся спросить: —
К чему такие вопросы?
— Разве я не могу поинтересоваться жизнью своего наследника? —
задал он встречный вопрос нахмурив брови.
— За все шесть лет моей жизни, мы виделись в общей сложности сто
семьдесят восемь раз, — постно пояснил Люциус, никак не
отреагировав на недовольный тон отца, — Учитывая твое равнодушие,
мой вопрос закономерен и не лишен смысла, — все также холодно
фыркнул он, с удивлением подмечая как король неловко отвел взгляд и
удрученно цокнул языком:
— Пекло, у тебя и правда хорошая память.
— Я ничего и никогда не забываю. Все в этом треклятом замке
знают сию истину… все, кроме тебя, — холодно ухмыльнулся Люциус, —
впрочем, не скажу, что твое незнание меня хоть каплю удивило. Тебе
всегда было плевать на меня.
— Не дерзи мне, мальчик, — недовольно скривился король потупив
взгляд, отставив бокал в сторону и весь подобравшись на месте.
Королям ведь не нравится когда им указывают на свои недостатки и
ошибки, верно?
— Дерзость? — спокойно спросил Люциус, недоумевающе склонив
голову чуть набок, — ошибаешься, отец. Разве правда может считаться
дерзостью? Я всего лишь пояснил свое искреннее замешательство в
максимально доступной и вежливой форме, — нахмурился он,
неосознанно сжав руки с такой силой, что ладони издали странный
звук, будто веревка натянутая до предел. — А если бы я хотел
дерзить, то сказал бы прямо, что до этого самого дня ты срать хотел
на меня и на мою жизнь. Так что будь добр отец — скажи наконец в
чем дело или отошли обратно на занятия… Видишь разницу?