Конечно, Елисавета Петровна
уверяла правительницу России, что это всё неправда, слухи, наветы
врагов России и Цесаревны, что она Богом клянётся, что никогда не
измышляла никакой измены, что верна присяге. Даже слезу
пустила.
Разумеется, правительница ей не
поверила. Лишь отложила своё решение. Но, в глазах у Анны
Леопольдовны был триумф и предвкушение.
Ждать дальше было невозможно.
Или она, Елисавета Петровна, дочь Петра Великого, становится
русской Императрицей или её голова полетит с плахи на потеху
публике, после долгих «разговоров» с ужасным Ушаковым – цепным псом
власти, главой Тайной канцелярии.
Елисавет отбросила
сомнения.
Всё или ничего.
Племянница сглупила. Нельзя
выдвигать такие обвинения и отпускать. Поверила французам, что Лиза
слишком «гладкая», чтобы устраивать перевороты?
Посмотрим.
Вот и казармы Лейб-Гвардии
Преображенского полка. Её уже ждали.
- Государыня!!!
- Кума, кума
приехала…
Шелест разговоров по толпе
встречающих.
- Приветствую, братцы!
Приветствую вас, родные! Здравы будьте, кумовья!
Толпа солдат взвыла от
восторга.
Её многие тут называли кумой и
это была правда. Елисавет охотно соглашалась стать крёстной матерью
детей гвардейцев и после крестин одаривала крестника или крестницу
серебрянным рублем.
Она долго шла к этому дню.
Любовь гвардии – это не только про любовь к дочери Петра Великого.
Это про деньги. Очень большие деньги. А денег и не было. Из местных
крупных дворян никто не хотел неприятностей в случае провала
переворота. А это было вполне реально. Оставались только
иностранцы. Швеция и Франция. И не из любви к России, а точно
наоборот. А это государственная измена. А после сообщения Анны
Леопольдовны о том, что личного хирурга Елисаветы Петровны мсье
Лестока вызовут на дознание к Ушакову, Лизе всё стало ясно. Лесток
– не трус, но только при виде дыбы любой расскажет всё, что знает и
чего не знает.
Поэтому она здесь.
Шувалов только что шепнул
расклад. Всё плохо. Уверения о том, что на её стороне гвардейские
полки оказались пустой болтовней, которая стоила ей больших денег
на подкупы гвардейцев. В решающий час выступить готовы лишь три
сотни преображенцев, причем дворян из них лишь четверть. Остальные
– вчерашние крестьяне без особой подготовки. Дворяне старых родов
«объявили нейтралитет» и отказались покидать казармы.