Хороша святая сестра, плюхнулась спать, не помолившись! Но
видеть меня никто не мог, а Милосердная будет ко мне милосердна. Не
каждая монашка попадает сюда из кабины лифта мира, о котором здесь
не знает никто.
Снилось мне странное. Не прежний мир — последнее, о чем я со
страхом успела подумать, прежде чем провалиться в сон, не та моя
жизнь, которой у меня больше не было, а как ни парадоксально — мир
этот. Словно я открыла глаза, поднялась, подошла к окну, нащупала
металлический толстый засов, чтобы распахнуть створки, как увидела
нечто в саду: серую тень, чуть светящуюся, неподвижную, и пока я
раздумывала и пыталась понять, что это и как оно здесь очутилось,
не разрушит ли оно статуи, как нечто взмахнуло прозрачными крыльями
и бесшумно исчезло, а я, покачав головой, безразлично, привычно
вернулась в постель.
Проснулась я от звона колоколов. Мне не пришлось ничего
вспоминать — молитва, утренняя молитва, я же монашка, я должна на
ней быть. И казалось бы, ранний подъем должен меня привести в
замешательство и уныние, но я собиралась споро и без малейших
страданий, даже не пытаясь себе объяснить, какого черта.
Любопытство? И новый день. Сиротский приют, напомнила я себе, и
столовая — трапезная, скорее — и прачечная, и много дел.
Но я не успела накинуть на плечи и голову хабит, как в дверь
по-хозяйски постучали.
— Сестра Шанталь?
На пороге стояла упитанная коренастая монашка, одетая точно так
же, как я, только хабит у нее был короче и из-под подола
выглядывали мужские грубые сапоги. Лет ей было около тридцати, и я
подумала — она всю жизнь провела в монастыре. В ней просто
чувствовалось полное единение с этими крепкими стенами.
— Матери-настоятельнице все еще нездоровится, — хмуро сказала
монашка. От нее попахивало известным с древности лекарственным
средством, и потому она от меня отворачивалась. — Там ждет охотник,
примите его. Кажется, у него очень скверные новости…
— Сестра?.. — начала я, изо всех сил стараясь не морщить
задумчиво лоб. Ведь всех этих людей я должна знать по именам. И
молитвы должна знать, а с этим намного хуже. Имена я имею право
запамятовать, молитвы — нет.
Монашка поняла меня по-своему.
— Кашляю, сестра, — она действительно кашлянула в сторону. — Еще
мой дедушка говорил, что нет лучше средства, чем глотнуть на ночь
чего покрепче.