Вид девицы доверия не вызывает: как-то слишком ехидно она ухмыляется, да ещё и косит. И барахло в её руках явно не первой свежести. Но мне выбирать не приходится. Всё лучше, чем стоять под проливным дождём.
Агнесс, кажется так назвала её та тётка, набрасывает тряпки мне на плечи, поднимает надо мной зонт и грубо шпыняет в бок:
— Пошли, принцесса.
Она сильно шепелявит, и когда скалится, должно быть, злясь на поручение, замечаю, что у неё не хватает зубов.
Агнесс ведёт меня к крыльцу. Жительницы «Обители лилий» расступаются, пропускают внутрь. Холл длинный и одинаковый: окно-простенок-окно… Стены — белённые по штукатурке. Грубо, грязно, наспех. И создаётся впечатление, что серость въелась в этот мир.
Меня заводят в какую-то комнату и бесцеремонно толкают на кровать.
— И чего тебе неймётся, убогая? — зло кидает Агнесс.
Не отвечаю, поджимаю ноги, дрожу. Тут не до разговоров.
— Тётушка для тебя всё! Кормит-поит-одевает, а ты! Вот чего надо? Куда ты, дура, пойдёшь? Мир за Болотной пустошью разомнёт тебя в труху. Если на салигияров не нарвёшься.
— Кто такие салигияры?
Переспрашиваю, потому что слово кажется мне слишком неуместным, чтобы произносить его в холодной каморке, похожей на сарай.
— Забыла?! — Агнесс округляет глаза, будто увидела паука. — Они следят за исполнением интердиктов Великого Охранителя.
— Интердикт… запрет… это слово было там…
Агнесс швыряет мне старое пальто, заворачиваюсь в него, становится теплее. Смаривает в сон.
Да, скорее! Заснуть и проснуться в своей постели.
Последнее, что, кажется, произношу вслух:
— Пустьзакончитсякошмар!
Одним словом, быстро, на выдохе. Как загадывают желание прежде, чем потушить свечу на именинном торте.
И проваливаюсь в черноту ...
Не просыпаюсь, но заболеваю. А болеть здесь также непристойно, как и наслаждаться. Ты становишься обузой, виснешь на шее других.
Это стараются показать мне каждый раз, — Агнесс и другие — вливая в рот мерзкие микстуры, после которых трясёт и выворачивает. От лекарств становлюсь настолько слаба, что не могу даже пошевелить рукой. Кормят плохо, только чтобы не уморить совсем, потому что я — ценный товар.
У болезни есть одно преимущество — ты долгое время находишься наедине с собой, и можешь подумать, взвесить и разложить по полочкам всё, что узнала, увидела, услышала. Я стараюсь, но это непросто, особенно, когда появляется