— Бегать не будешь, он сам придёт.
— Ой ли! С чего ему не пойми к кому-то приходить?
— Из любопытства. Он у меня мальчик любознательный. Ему всегда были интересны лохи, которые сами в пасть лезут.
— Считай, презентация удалась. И я забоялся, ага. Так как его найти?
— Зайдёшь в Залесье, спросишь Тодора. И молись потом, чтобы у него было хорошее настроение.
— Ой-ой, я уже делаю в штанишки! У кого-то такой крутой сынок!
— Знаешь, почему мы с ним редко видимся? В последний раз, когда пересеклись, он пытался выдолбать мне глаз. Ложкой, — кивает на ту, что я кинул в топку, а он вытянул. — Было серьёзное испытание моих отцовских чувств.
— Тогда зачем ты отдал ему билет?
Карпыч пожимает тощими плечами.
— Сын же. Другого нет.
Ладно, будем решать проблемы по мере поступления.
— Говори, как в Залесье попасть.
— Пошли, — вон встаёт и бредёт к двери. — Да и берданку отдай. Чужака с оружием там пришьют сразу. А у меня охота на носу.
Стрелок из меня никакой, поэтому отдаю.
…На одинокой затерянной в заснеженных горах станции светит одинокий фонарь. Ветер злой, хочет содрать не только одежду, но и кожу от костей. Слова уносит, швыряет в нас лишь обрывки. Ни разговор — лай. Карпычивы наставления особенно.
И теперь мне его даже жаль.
Но поезд притормозит на две минуты — техническая стоянка. Нужно успеть скакануть в вагон. Там расплачусь: упёр две звезды, когда рылся в ящике. Они, по ходу, алмазные.
Довезут только до Рубежа. В Залесье поезда не ходят.
В Залесье никто не ходит, если хочет жить.
Я иду, потому что хочу.
Мне нужно попасть на «Харон». Это мой единственный шанс вернуться.
И уже когда прыгаю на подножку — проводника нет, ему зачем выходить? — Карпыч орёт:
— Эй, Серёга, передай Тодору… они забрали Барбоса. Слышишь, передай!
Ответить не успеваю. Поезд трогается, и дёргаю дверь и оказываюсь в пустоте вагона.
Больше никому, кроме меня, видать к Рубежу не надо.
За столиком боковушки двое мужиков в форме железнодорожников режутся в местное подобие домино. Карпыч как-то подбивал меня, но я не осилил.
Они оценивающе меня рассматривают.
— Здорово, мужик, — говорит один, помоложе, потягиваясь. — Каким ветром к нам?
— Попутным, — опускаюсь на сиденье напротив них. — У вас смотрю негусто пассажиров-то?
— Угу, — отзывается второй, полноватый, с добрым лицом и пышными усами. — Дураков нет. Прознали, что кашалоты совсем оборзели. Они нынче и ангелов не боятся. Впрочем, ангелы сюда вообще почти залетать перестали.