С таким же безразличием я смотрю на того, о ком мечтала последние несколько месяцев. С безразличием, с выжиданием. Что он станет делать? Уйдет? Или останется, и тогда уйду я?
Я перевожу взгляд на остальных: будь у меня силы, и не будь во мне вернувшейся заморозки, в нем читался бы вызов. Вызов женщины, которой больше нечего терять. Но сейчас там лишь ожидание. Как в телефонном звонке на номер техподдержки — режим ожидания. Доминик хмурится, Хантер удивленно приподнял бровь, Чарли приоткрыла рот, очевидно, от моей наглости, а Алиша закусила губу и почему-то смотрит на Рамона. Наверное, для них это и есть вызов, а я жду ответа. Жду, закончится ли на этом гостеприимство друзей, и для кого.
Для Рамона или для меня?
Тишину нарушает Чарли, она вообще не умеет молчать:
— Венера, он же твой истинный!
— И что? Кто-то там сверху решил, что мы физиологически совместимы, и я теперь привязана к нему на всю жизнь? Я думала, ты поймешь меня лучше всех, ты родилась человеком.
— Я да, — поджимает губы подруга, — но ты-то родилась волчицей.
— Я изначально была с дефектом.
— Или тебе нравилась эта мысль, — вот это уже не Чарли говорит, а Рамон.
— Что? — переспрашиваю я.
— Тебе нравилось думать, что ты с дефектом.
— Ты мне сейчас решил сеанс психоанализа устроить?
— Нет, — качает он головой, — просто снова убедился в том, что мы действительно истинная пара. Насколько ты знаешь, я тоже родился с дефектом.
Он смеется? Издевается надо мной?
— Ты родился божественным.
— А толку от этой божественности? Счастья мне это не прибавило. Ровно до встречи с тобой.
Его слова цепляют, корябают сердце стальными когтями. Рамон мог покорить меня такими словами там, в нашу первую встречу. Я еще могла бы им поверить, когда он заслонил меня от пуль на острове. Но не сейчас.
— Меня это должно волновать?
— Я тебе говорил, — Доминик не понижает голоса, да и ни к чему это в обществе вервольфов. — Когда они начинают общаться, никого другого не существует.
Я оглядываюсь на друзей:
— Прошу меня простить. Я не хотела ставить ультиматумов.
— Но поставила, — подмигивает Хантер.
— Поставила, — соглашаюсь я. — Потому что мне слишком больно находиться с ним в одной комнате.
Раньше, чтобы признаться в своих чувствах, мне требовалось усилие, но сейчас я будто под анестезией. Я говорю «больно», но мне, наверное, не больно. Эта рана просто саднит, как порез.