— Ты будешь говорить или смотреть? — не выдерживаю я первой. — Хотя я не против, мне без разницы, как ты используешь свои пять минут.
— Про пять минут сказала ты, — напоминает вервольф, и я чувствую, что меня надули.
— А ты подтвердил…
— ...что хочу, чтобы мы поговорили наедине.
— Да хоть двадцать! — я вскидываю подбородок. — Я тебе сказала абсолютно все еще там, в Вилемие. Когда ты позволил похитить нашу дочь.
Вот теперь его глаза вспыхивают оранжевым, вспыхивают и гаснут.
— Хорошо, — кивает он. Жестко, по-деловому. — Тогда говорить буду я.
Я развожу руками, показывая, что мне все равно. Мне действительно все равно. Все равно, я сказала! А то, что он меня злит одним своим видом — это ничего, справлюсь.
— Я понимаю твои чувства. Понимаю твою боль. Потому что испытываю то же самое.
Да ты что? Это мне хочется сказать, но я вовремя вспоминаю, что собиралась молчать, и ловлю слова на подходе, захлопываю рот. Рамон понимающе хмыкает, но тут же снова становится серьезным.
— Я хотел ее. Предки, я так хотел этого ребенка. Да, я считал, что ты решила забеременеть от меня обманом. Околдовала меня чем-то. Не говоря уже о том, что я подумал, что это какой-то заговор старейшин на вверенной мне территории. Что Экрот хочет манипулировать мной с помощью ребенка. Поэтому забрал тебя. Поэтому, а еще потому что понимал, что хочу защитить его, своего волчонка, от всех проблем. Я думал, это будет парень. — Он улыбается, предки, я не помню у него такой нежной улыбки! И это сродни короткому удару в солнечное сплетение. — А когда узнал, что будет девчонка, растерялся. С парнями проще. Наверное. Можно водить на рыбалку, учить охотится, как завязывать галстук. Ему можно передать дела. Волчицы — нежные, хрупкие создания, как ее воспитывать? Но чем больше я думал, что у меня будет дочь, тем больше понимал, что по-другому и быть не может. Что мне будет сложно, но я стану самым счастливым отцом на свете. И я им стал.
Комок в горле растет сильнее и сильнее, поэтому сглатываю я с трудом.
— Зачем ты все это мне рассказываешь? — спрашиваю, нарушив собственное же обещание. — Зачем, когда ее больше нет?
Рамон темнеет лицом, а черты его заостряются, выдавая звериное начало.
— Она есть, Венера. — В его голосе уверенность, которую я не испытываю. Уверенность или самообман? — Наша дочь жива.