Потому что каждый раз мы шли в рифт,
как на войну. И внутренне готовили себя к тому, что можем не
вернуться. Можем очутиться в жерле вулкана, или столкнуться с
враждебными формами жизни. Или сдохнуть от неведомой заразы. И
никто тебе не поможет, потому что большинство проходчиков по
определению — одиночки.
Причем не только по ту сторону
рифта. Но и по эту.
Помню, как в первый раз вернулся с
проходки — радостный, как последний дурак.
Герой, блин.
И как после пресс-конференции на
меня из толпы набросилась какая-то пожилая женщина. Она плевалась
мне в лицо, выкрикивая проклятья. Кричала, что я — вовсе не тот,
кто вошел через прореху мира в преисподнюю, а порождение дьявола.
Что я — больше не человек, и таких как я быть не должно.
Охрана быстро оттащила ее от
меня.
Но мне запомнились ее слова. И
разъяренное лицо с выбившимися из пучка прядями седых волос.
Потому что в определенном смысле она
была права.
Одной проходки достаточно, чтобы
запустить процесс мутации, который можно усилить или немного
скорректировать, но остановить уже нельзя.
И это касается не только физических
параметров, но и сознания.
Многие вещи начинают восприниматься
иначе.
Например, тот факт, что я попал во
временную петлю, не приводил меня в ужас.
Главное — я вернулся. Я выжил. И раз
уж взять большую четверку за яйца мне не удалось, лучше об этом
сейчас и не думать.
Теперь моя главная цель —
адаптироваться.
А для этого мне нужен официальный
статус живого человека.
И деньги.
Не важно, сколько лет прошло и
насколько поменялся ландшафт, некоторые вещи останутся неизменными
до тех пор, пока человечество живо. Деньги могут выражаться в
золоте, кусках яшмы или шкурах саблезубых оленей, но они были и
будут.
Люди, которые говорят, что счастье
нематериально, либо полные идиоты, либо богаты от рождения.
Само собой, счастье не в условных
цифрах на банковском счету.
Но только состоятельный человек
может обладать властью распоряжаться собой.
Так где же, как и каким образом мне
всем этим добром разжиться?
Сборища сотоварищей моего пленника
не сулили ничего хорошего.
А вот город — это хорошо.
Это много людей и много информации.
Я должен был понять, существует ли на данный момент какой-то центр
по изучению пространственных искривлений, и есть ли какой-то резон
мне там появляться.
С одной стороны, прямо сейчас мне
оттягивали плечи десятки различных образцов флоры, фауны и прочие
найденные мной артефакты.