Несмотря на тяжелый труд, соленый пот, стекающий прямо в глаза,
иногда, в моменты отдыха, она садилась на расстеленный холщевый
мешок, закрывала глаза и жадно вдыхала теплый аромат земли, трав и
пряно-сладкий запах полевых цветов, доносившийся с соседнего луга.
Жужжание насекомых и их стрекочущий звук крыльев, пение птиц
погружал в такую безмятежность, что казалось, она уже не тут, а в
каком-то другом, лучшем месте, где не существует не свекра, ни её
пасынка, ни этой жизни.
Приезжая с поля, Марфа всегда спешила помочь свекрови накрыть
стол, а после ужина накормить скотину, подоить корову, замесить на
завтра тесто и постирать кое-какое белье, если была в этот день
затоплена баня. Жизнь со всеми ежедневными заботами бежала и не
оставляла места для переживаний и мечтаний.
Поздней осенью Серапионово неожиданно забурлило как кипящий
котел. Вернулся из госпиталя солдат Афанасий Волков без обеих ног и
правой руки. Привезла его супруга, Пелагея, вместе со своим
свекром. Пока они ехали на своей двуколке через все село, из домов
выходили бабы с ребятишками, крестились и плакали, кто от радости,
что тот живой, кто от горя, что безногий. Плакала и Марфа, видя,
как медленно проезжает двуколка с лежачим Афанасием, а по правую
сторону под уздцы вел лошадь его седой отец, не глядя ни на кого.
Семью Волковых Марфа любила, особенно уважала Афанасия и его отца
Петра Степановича. Мужчины не разбрасывались словами, всегда были
заняты делом у себя в хозяйстве, не таскали за косы своих жен и не
обижали попросту их, никогда не отказывали никому в помощи, если
кто-то их просил. Однажды, видя, как Николай Феофанович повалил
Марфу на землю и стал бить её кулаками по спине, за то, что разбила
десяток собранных в лопухах яиц, проходящий мимо Афанасий не смог
этого вытерпеть. Он кинулся к её свекру, отбросил его в сторону и
пытался его вразумить словом, объясняя, как дитю, что грех подымать
руки на женщину. Пыхтя от злости, свекор только сверлил его
глазами, так как совладать с такой силой как у Афанасия, было никак
нельзя. Немного присмирев, Николай Феофанович все-таки ушел в дом,
громко хлопнув калиткой ворот, оставив ревущую Марфу вместе с
Волковым, а тот ничего не сказав, пошел дальше, как ни в чем не
бывало. Эту сцену из жизни Марфа видела и сейчас перед глазами и не
могла поверить, что тот самый могучий мужик проезжал на двуколке
словно ребенок, завернутый в серую шинель, а под ней не было ни
правой, ни левой ноги. Жена Волкова, Пелагея, шла с другой стороны
двуколки, держась одной рукой за деревянную жердь, и только изредка
поглядывая на мужа, как бы проверяя, жив он или нет, она опускала
заплаканные глаза в землю и шла, не замечая людей. Марфа провожала
взглядом эту троицу, пока она вовсе не исчезла за поворотом на
соседнюю улицу и стояла еще так пока не услышала слова Николая
Феофановича.