– Это вам. Комнату оплачу отдельно. У меня багажа нет, со мной еще человек.
– Надо записаться, – сказал швейцар – Даже если на несколько часов. Это будет стоить восемьдесят франков.
Лоран заплатил. Испанец принял деньги. Он даже сказал «gracias Senor» вместо «спасибо, сударь», так он обрадовался сотне франков. И протянул ему ключ.
– Второй этаж. Комната с удобствами. Тихая.
Лоран добавил:
– Прошу вас проявлять равнодушие. Вы меня понимаете? Не смущайте молодую особу ни взглядом, ничем.
Швейцар согласился. С ключом в руке, Лоран вышел из гостиницы. Свет от фонаря цвета слоновой кости окружал Лизу.
Он подошел к ней и деликатно прикоснулся к ее плечу. Тело Лизы согрелось. Это прикосновение вернуло ее к жизни.
– У меня есть предложение, направленное против одиночества. Мы можем провести ночь здесь. Вместе.
И тут же добавил:
– Не бойтесь. Вы будете делать то, что захотите. Вы свободны. Никаких обязательств по отношению ко мне. Долой вежливость Можете молчать, можете говорить или спать. Что вы сами решите.
Почти счастливый, он констатировал, что был искренен. Она колебалась, потом сделала несколько шагов по ступеням гостиницы. Лоран ее удержал.
– Я не хочу согласия против воли. Вы поднимаетесь не на эшафот, а идете в комнату в гостинице.
– Я поняла, – сказала она. – Я поняла. Я согласна.
Они прошли через холл. Портье отсутствующим взглядом проводил их.
– Нам на второй этаж, – сказал Лоран.
Она не вошла в лифт. Молча, с какими-то прерывистыми движениями, как в немом фильме, они подошли к комнате номер 17. Лиза вошла первой и остановилась. Комната была не более гостеприимна, чем убранный вокзал. Он снял с нее пальто. Надо было что-то сказать. Произнести несколько подходящих слов, поговорить о морали, обнимая ее, или же превозносить блага платонической любви, лаская ее. Восхвалять целомудрие перед тем, как целовать. А главное – не очень утомляться, поскольку завтра – собрание. Он взял ручку и записал в блокнот мысль, которую считал нужным включить в предстоящее выступление. Пока царапал несколько слов, подумал о людях, отказывающихся от военной службы по религиозно-этическим соображениям. Надо было их уберечь.
Не останавливаясь, Лиза крутилась по этой комнате. Как зверек, попавший в ловушку и перепроданный ловкачами в душный зверинец. Она пыталась узнать эту клетку. А он убрал блокнот.