Сон традиционно был отвратительный. Поверхностный, с
бестолковыми обрывками сновидений, прерываемыми пробуждением от
малейшего шороха или неловкого движения. И только под утро я
забылся, увидев сон из старой жизни. Мы с коллегами собрались на
чьей-то даче праздновать юбилей. Виновника торжества всё не было, и
из-за этого возникло беспокойство у шашлычника, который для
разнообразия приобрел внешность лакея Васи. Он переживал: блюдо уже
дошло до готовности, пора есть, ведь совсем скоро всё можно
спокойно отдать собакам. И я торчал столбом возле мангала, ожидая,
что мне всё-таки подадут шампур. Третий слева, с куском мяса, чуть
сильнее подрумянившегося на краю. Так и хотелось зубами стащить его
и жевать, чтобы сок обязательно капал с подбородка и стекал на
рубаху. Самое обидное: я вдруг понял, что мы находимся в
Симплон-Дорфе. Какой уж тут шашлык...
Досмотреть мне не дали — меня разбудил шум в коридоре. Женщина
громко разговаривала недалеко от двери в мою палату, и требовала
немедленно впустить ее внутрь. На немецком языке, кстати. И весьма
знакомым голосом, если я не ошибаюсь. С непередаваемым франконским
прононсом. Возражала ей медсестра на ломаном немецком. Но
требование сначала подождать доктора Капоселлу, а потом — хотя бы
снять пальто она донесла вполне внятно.
Очевидно, торг завершился, потому что дверь открылась, и вошла
Агнесс, почти вбежала. Она была в дорожном платье, чуть измятом, но
всё равно выглядела безукоризненно. Медсестра, выполнявшая сейчас
роль швейцара, стояла позади нее с крайне недовольным видом, держа
в руках сброшенное ей пальто.
— Здравствуй, — прохрипел я. Хотя эффект от приветствия был
испорчен стоном — слишком уж я неловко повернулся.
— Здравствуй, Женя, — услышал я в ответ. Произнесено это было
довольно сухо. Сказал бы — холодно. Глаза её скользнули по мне, но
взгляд был больше оценивающим, чем тёплым. — Извини, что не успела
приехать раньше.
Она подошла не ко мне, а почему-то к графику температуры. Агнесс
довольно-таки долго на него смотрела, а потом повернулась в сторону
постели.
Хотелось пошутить, что усилия врачей сделать Агнесс вдовой пока
не увенчались успехом, но пересохшее горло не дало произнести такой
долгий спич.
Впрочем, жена моя шутить тоже не была склонна. Она долго
смотрела на этот график, куда не внесли еще утренние показатели, и
зарыдала. Причем, не в обычной женской манере, закрыв лицо. Даже
рук не поднимала, пытаясь скрыть слезы и некрасиво сложившуюся
мимику.