— Чего ты лаешься?.. — благодушно спросил я. — Свой я! У меня
мама из Таллина...
— Сейчас посмотрим, какой ты свой, — пробурчал часовой и
перехватив винтарь поудобнее, потребовал: — Претъяви аусвайс!
— Пжалста, — фыркнул я и полез во внутренний карман,
одновременно незаметно сокращая дистанцию.
Он как загипнотизированный шагнул ко мне, тыча мне в живот
стволом «Маузера-98К». Этого мне и требовалось. Я резко отвел
винтовку вбок, разворачивая полицая спиной к себе и перехватив его
оружие так, чтобы оно в прямом смысле оказалось ему поперек горла.
Хрустнули шейные позвонки. Часовой обмяк, сползая в грязь. Я
схватил его за подмышки, перетащил к забору, сдернул с белобрысой
башки кепарь, а с рукава повязку полицая. Выдернул из ножен на
поясе нож. Обшарив карманы, вытащил документы и деньги. Натянув
повязку и головной убор, кинулся к крыльцу.
Здесь голоса звучали громче. Веселье продолжалось. Я тихонько
поднялся. Отворил дверь. Участок располагался в здании какой-то
конторы, так что я сразу оказался в длинном темном коридоре с рядом
дверей. Одна из них была приоткрыта, из щели падал неяркий свет
керосинки — электричество в Плескау подавали только на объекты, где
работали или проживали немцы. Пьяные голоса нестройно, но душевно
выводили по-эстонски: «Я навозец разбросаю, я навозец разбросаю.
Жижу в поле разливаю, жижу в поле разливаю...». Ну что ж, этот
навозец еще удобрит поля и леса нашей советской Родины.
Обычно узники в полицайских участках не задерживались. А тех,
кто попадался, держали в холодной. Этот участок мне знаком. Я
выправлял здесь какую-то бумажку. Пришлось оплатить пошлину в виде
четверти шнапса и круга полукопченой колбасы. Где у них здесь
находится холодная, я тоже знал. Прокрался на цыпочках мимо
приоткрытой двери в дальний конец коридора. Прямо была дверь,
ведущая во двор, а справа от нее — та, за которой должен был
томиться Митька. Хорошо, что у меня с собой всегда связка отмычек.
Ведь никогда не знаешь, чем может закончиться обычная прогулка.
Замок, запирающий холодную, оказался примитивным амбарным. Как
любил шутить Лазарь, остановить такой может только честного
человека. Я его отворил в два счета. Света не было, но я отчетливо
услышал, как заключенный вскочил испуганно дыша, вернее — стараясь
не дышать. Ну понятно. На фоне чуть более светлого дверного проема
он видел мой силуэт в кепарике и с винтарем.