«Vere fur queste gioie e questi ardori…»
Этот первый сонет – нечто вроде предисловия ко всей книге10; в нем поэт говорит, что заслужил похвалу за то, что раскаялся в напрасных мечтаниях и своим примером побуждает влюбленных освободиться от власти Амора.
Истинными были эти радости и эти пылающие страсти, которые я оплакал и воспел разнообразными стихами, звучавшими, подобно звону битвы, подобно славе героев и их любви, целомудренной и чистой.
И если мое сердце не оказалось среди самых упорных в напрасных чувствах, мне уже не дóлжно сетовать на это, ибо более достойным мне кажется раскаяние, когда почитается честность.
Теперь же, мой пример имея пред собою, прозорливые влюбленные, читая о моих наслаждениях и о моем напрасном желании, освободятся от Амора и с душ своих снимут его уздечку. Хотя многим другим придется вытирать горючие слезы, и гнев недаром порою ведом сердцу; сладко наполнить грудь любовным желанием.
Стихи к Лукреции Бендидио
«Era de l’età mia nel lieto aprile…»
Поэт описывает красоту своей донны и рассказывает о начале своей любви, случившейся на заре его юности.
Это случилось в счастливом апреле моей жизни, и, исполненная желания, юная душа моя уже искала красоты, что влечет возвышенный дух от наслаждения к наслаждению, когда явилась мне донна, голосом подобная лучезарному ангелу; она не показала мне крылья, но казалась избранной для того, чтобы даровать их моей изящной поэзии.
О, новое чудо! Она стихи мои, а я имя ее окружил благородным оперением, и беспрестанно взлетали они друг за другом. Это была она, та, чье сладостное сияние помогало мне плакать и петь в одиночестве и первые страсти мои растворяло в сладком забвении.
«Su l’ampia fronte il crespo oro lucente…»
Поэт описывает красоту своей донны и рассказывает, что сначала нежность ее слов стала причиной его любви.
Над широким лбом струилось курчавое золото, и луч, исходящий из прекрасных очей, призывал цветущий Май на землю и в сердцах порождал Июль сверх меры жгучий. Амор грациозно игрался на белой груди, но ранить ее не решался; и дуновение речи – любезной и благоразумной – часто слышалось среди роз.
Я, увидевший на земле небесное создание, закрыл глаза и сказал: «Ах, как безрассуден взгляд, что остановится на ней и запылает!». Но я не предвидел другую опасность: и через слух было ранено мое сердце, и словам удалось то, чего лик не успел добиться.