Дед выдержал многозначительную паузу и продолжил:
– Не то что жена его, Аграфена! Ну, до чего вредная баба была, злющая да завистливая. Не зря в народе говорят: худющая баба – злющая баба. А она как раз и была такой! Высоченная, выше Бориса головы на две, он ей в аккурат до плеча доставал, да тощая, что доска. Да и в целом, с совершенно не примечательной внешностью. Лицо как лицо: карие глаза, брови, что ниточки, вразлет, нос немного длинноват, губы тонкие, единственная отличительная черта была – это челюсть, она слегка выпячивалась вперед. Ходили слухи, что привёз её Парамонович будто аж из самой столицы, уж не знаю, насколько это правда. Так вот, любила Аграфена наряжаться да краситься. Платьев, сарафанов, нарядов всяких – каких у неё только не было, баловал её муженёк, привозил драгоценности разные из своих поездок. А ещё краски для лица, то бишь косметики, у неё было несметное количество. Духов, пудр, кремов да помад всяческих. Бывало, сядет Аграфена перед зеркалом, черным карандашом, что уголь из печи, брови намажет, лицо белой пудрой, что известкой, которой печи белят, набелит, губы красной помадой накрасит и выйдет на крыльцо, мол, глядите, какая красавица. А что народ-то деревенский, дремучий, глядит на чудо чудное, да и хохочет втихаря, баба, мол, от безделья-то мается, не знает, чем себя занять.

Кажется художник забыл нарисовать двор дома Харитона. Поможешь?
Так они и жили, не скажу, что плохо. Каждый год на всё лето всей семьей приезжали из города в деревню. Потому что летом для Бориса была самая работа, так как если нашего деревенского мужика не контролировать, так и не будет никакого толку. Поле само не вспашется, не посеется, и урожая тогда никакого по осени не будет. Но вернёмся к Аграфене. Была у неё одна очень нехорошая черта. Завистливая она была очень. И вроде чему завидовать? Всего у неё вдоволь, чего только душа просит, а вот нет, что-нибудь обязательно да найдёт и уж как придерётся, начнёт изводить человека, всякие замечания делать: то это не то, то это не так, то другое. Народ-то был в деревне тихий, молчаливый да скромный, держались за работу, боялись слово поперёк сказать. А уж она кричала на всех по поводу и без, бывало, и на мужа своего голос подымала, тот только рукой отмахнётся да уйдёт по своим делам.