— Нет, — я отступила к лестнице. — Не твоя. И не буду.
— Луиза, глава общины отдал тебя мне, — взревел мужчина. — Ты
должна следовать традициям. Такова твоя судьба.
— Мне все равно на правила.
Прижимая к себе чемодан, я побежала к лестнице, ведущей на
перрон. Девять больших плоских ступеней отделяли меня от платформы,
на которой маячил одинокий силуэт. Но разглядеть кто это не
получилось. Родерик схватил меня за края пальто и потянул к
себе.
— Никуда ты от меня не уедешь, — он покачнулся, чуть не упал, но
тут же поймал равновесие. Он что напился и решил меня проведать?
Иначе как еще он проследил за мной?
— Еще как уеду, — я выбросила вперед чемодан, который
приземлился на вторую ступеньку сверху. Постаралась извернуться,
чтобы высвободить одежду, но Родерик успел схватить меня за руку и
дернуть к себе.
— Нет, Луиза. Я не позволю тебе уехать!
Вторая рука также оказалась в плену его сильных пальцев. Сколько
же в нем силы.
— Тебе некуда ехать. Ты никому не нужна за пределами общины.
У меня согнулись колени. Не из страха, а потому, что мужчина
стремительно завел мне руки за спину и прижал к себе. Моя грудь
уперлась в его. Плечи заныли, кисти неестественно вывернулись.
— Ты моя, — Родерик коснулся пухлыми жирными губами моего носа.
— Пойдем птичка, ночью раньше, ночью позже. Ты все равно обещана
мне.
Стук колес, протяжный гудок, шипение пара. Поезд останавливался
на станции. Сейчас или никогда. Я уже приготовилась обратиться в
птицу, схватить чемодан и нырнуть в первый попавший вагон в голом
виде.
— Отпустите её, — раздалось над нашими головами.
Я почувствовала облегчение. Как хорошо, что кто-то вмешался.
Быть может мне не надо будет позориться перед пассажирами, вбегая к
ним голышом.
Родерик повернул к нему голову.
— Чего тебе надо, щенок? Дуй отсюда, пока костюмчик не
испортил.
Я тоже взглянула на таинственного спасителя. Им оказался молодой
мужчина. На вид не дашь больше двадцати. Одет с иголочки.
Начищенные до блеска ботинки, отутюженные брюки, пальто с высоким
бортом и двойным рядом темных пуговиц, фиолетовый шейный платок,
кожаные перчатки. Он точно не из Квинстона. У нас мужчины так
элегантно не одеваются.
— Вы оглохли? Кажется, я просил отпустить её, — его голос
прозвучал так тихо и предупреждающе, как шелест пороши на кладбище
в безлунную зимнюю ночь. Глаза нездорово блеснули. Пухлые губы
искривились в ухмылке.