— Вон пойди! — приказал по-доброму Огарёв горничной и та, поклонившись, быстро покинула спальню. Наташа тепло улыбнулась отцу. Он как-то весь засветился и поставил шкатулку на туалетный столик перед дочерью. — Открой. Здесь драгоценности твоей матушки. Пришло время отдать их тебе.
Наташа с воодушевлением раскрыла шкатулку и ахнула. Внутри лежали переливающиеся сокровища: жемчужные нити и браслеты, длинные вычурные серьги и кокетливые броши, диадемы и колье.
Невольно замерев рядом с дочерью, Алексей Петрович как-то довольно закивал, умиляясь. Девственная красота дочери завораживала его и вызвала в его существе немое обожание. Не удержавшись, он наклонился к девушке и приник поцелуем к ее плечу, Наташа тут же повела плечиком, словно выражая недовольство откровенной лаской отца. Алексей Петрович выпрямился, вздохнув. Его взор вдруг нечаянно остановился на некой вещи, которая лежала в шкатулке сверху — серебряной тиаре причудливой формы с огромным двухцветным камнем, сверкающим посередине. Искусная тонкая работа мастера была видна невооруженным глазом и девушка, осторожно прикоснувшись кончиками пальцев к холодному камню, пролепетала:
— Какая прекрасная тиара…
Нахмурившись, Алексей Петрович напрягся всем телом и глухо выдохнул. В следующий миг как будто пелена заволокла его глаза, и Огарёв отчетливо увидел перед собой молоденькую женщину, изящную и высокую, в нежно-розовом бальном платье с густыми светлыми локонами, на голове которой красовалась эта тиара. Его душевное состояние пришло в крайнее волнение, вызвав смятение и мрачные мысли. Находясь в каком-то тягучем забытьи, Огарёв не спускал безумного взора с тиары.
— Эту тиару твоя матушка надевала незадолго до своей смерти. На бал к императрице, — глухо вымолвил Алексей Петрович, побледнев и вспоминая минувшее время.
Давнишние воспоминания, которые уже много лет не давали ему покоя, завладели его сознанием, и он ощутил, как его всего затрясло.
— Батюшка, вам нехорошо? — спросила Наташа, оборачиваясь к Огарёву и видя, что с ним что-то происходит.
Осторожно взяв отца за руку, девушка заглянула в его нервное смертельно бледное лицо. Тотчас Алексей Петрович пришел в себя и мутным взглядом посмотрел на дочь.
— Нет, я в порядке, — пролепетал он и попытался улыбнуться ей. Однако на его лице отразилась лишь нервная страдальческая гримаса. Усилием воли он взял себя в руки и тихо сказал: — Эти драгоценности твои, моя сладенькая…