– Кино, – кивнула она, с нескрываемым удивлением глядя на него,
– и ещё, не зовите меня так, ладно? Я этого не люблю.
Анка с неожиданным облегчением услышала от этого странного
мужика о том, что он понял, о каком фильме она говорила. Почему-то,
этот эпизод несколько успокоил её. Может быть потому, что в её
понимании, галлюцинации не могут смотреть кино. Хотя, как знать.
Вот если бы Оксанка здесь была, можно было бы поинтересоваться. Но,
поскольку сестры здесь нет, то придётся довольствоваться тем что
есть.
– Бога ради! – покладисто согласился вокзальный отвечая на её
последнюю просьбу.
Теперь он переключился на вокзал. Анка слушала невнимательно,
болтовня настолько утомила её, что она просто не могла
сосредоточиться. А больше всего ей хотелось сесть, вытянуть гудящие
ноги, выпить чашку крепкого кофе с большим бутербродом, а ещё
лучше, перед кофе съесть сосиски, поджаренные на сливочном масле, и
чтобы они непременно были надрезаны «ёлочкой», и на них запеклась
хрустящая корочка… и большой помидор. А вот после этого можно будет
попытаться разобраться в том, что с ней произошло. Она украдкой
тронула холодный мрамор стены. Не-е-е-т, для чего-то иллюзорного
здесь всё было слишком реально. Галлюцинаций у неё сроду не было,
да и солнце светило не настолько сильно, чтобы списать всё на
солнечный удар.
С трудом, поспевая за Аполидором Кураевичем, она решила пока, не
забивать себе голову вопросами, на которые не было ответов. Скорее
всего, поздно или рано, всё объяснится.
Наконец они пришли. К этому счастливому моменту Анка уже едва
двигалась. Кроме того, что они прочесали насквозь весь первый этаж,
они, каким-то образом зацепили пару балконов, где вокзальный
предложил ей полюбоваться картинами. Анка не очень сильно
разбиралась в живописи. Она не могла с ходу определить манеру
письма, школу и другие тонкости. Она могла только с уверенностью
сказать, нравится или нет. А ещё она необыкновенно тонко
чувствовала настроение картины. Иногда ей казалось, что она ощущает
часть души, которую художник в неё вложил. И чем этой души было
больше, тем больше она ей нравилась. И это чувство не мог изменить
никто. Ни умные рассуждения, ни критика, ни сравнения с признанными
шедеврами. Поэтому, посмотрев росписи вокзала, Анна не смогла
по-настоящему рассердиться на своего гида. Картины ей нравились.
Это хоть как-то примирило её с затянувшейся экскурсией.