Ксеон навалился на нее всем весом, распластывая на кровати, и
внезапно разжал руки. Бьянка забилась под тяжелым
мужчиной.
- Ваше величество! Что вы…
Ксеон не ответил. А Бьянка, замерев в ужасе, вдруг услышала его
совершенно спокойное дыхание.
…Она лежала на кровати, придавленная безвольным телом короля, и
глупо хихикала. Хотелось кричать и смеяться одновременно, а потом…
убить Ксеона, убить того мужлана, который заставил ее перенести все
это… Да и вообще, убивать каждого, кто посмеет сделать ей, Бьянке
Эверси, какую-нибудь гадость.
- Это невозможно, - всхлипнула она, - невозможноооо…
Невероятное, просто чудесное везение: снотворное все же
подействовало. В самый последний момент, когда это еще имело
смысл.
Кое-как выбравшись из-под королевского тела, Бьянка первым делом
удостоверилась в том, что дверь в спальню старательно закрыта.
Потом, шепотом ругаясь, перевернула мужчину на спину, оглядела.
Ксеон, конечно, был красив, но… почему-то теперь вызывал
отвращение. Бьянка механически вытерла тыльной стороной ладони
припухшие губы и решила, что теперь скорее пойдет в монастырь,
нежели замуж.
Она вскочила с кровати, взяла артефакты, которыми нужно было
подменить те, на шее Ксеона. Руки тряслись, когда она развязывала
кожаные шнурки и снимала тяжелые серебряные пластины, когда
нанизывала те, что до этого лежали в коробке, и снова завязывала
узлы. Король мирно посапывал и, судя по выражению лица, снилось ему
что-то приятное.
Бьянка, вздыхая, подобрала разорванные в клочья панталоны,
сложила их в сумочку вместе с украденными артефактами. С паникой
отметила, что лиф ее великолепного платья безнадежно разорван, а
ведь ей идти через весь дворец в таком виде… что о ней скажут?
Она еще раз огляделась, затем на всякий случай взяла графин и
вылила остатки вина в большой горшок с декоративной розой.
Осторожно выглянула в дверь – никого, лишь охрана.
- Эм… его величество заснули, просили не беспокоить, - смущенно
сказала она солдату.
Наверняка могла вообще ничего не говорить, она не обязана
отчитываться…
И быстро-быстро, задыхаясь, пошла прочь.
Она чувствовала себя невероятно грязной. Мойся – не мойся, а
такое быстро не смыть.
«Дурочка, чего нюни распустила? Он же не успел с тобой ничего
сделать».
И все равно, так мерзко на душе, как будто только что ее отдали
на потеху мужланам из ближайшего питейного заведения.