Так же как и громкое прихлебывание, которое он производит, отпивая чай – горячий и чересчур сладкий. Рядом с ним нет никого, кто мог бы попенять ему на плохие манеры. И он будет громко прихлебывать, если ему так хочется. Томас булькает чаем во рту, пока он не остынет, а потом громко полощет им горло.
«Вот так-то», – проглотив чай, говорит он, ни к кому не обращаясь.
Всю свою жизнь Томас мечтал иметь собственное укрытие. Он завидовал людям, которые могли исчезнуть в глубине своего сада и отгородиться от всех и вся. И вот теперь, на свой сорок седьмой день рождения, он наконец был один, с полным правом шумно прихлебывать чай и проводить сколько угодно времени за разгадыванием кроссвордов. Он давно приберегал этот сборник с дьявольски сложными загадками. Томас снова постукивает карандашом по странице. Пережеванное?[3] Но исковерканное? Печально исковерканное?
Поскольку Томас Мейджор может делать все, что ему заблагорассудится, ему приходит в голову, что было бы неплохо послушать музыку, чтобы лучше соображать. Хорошую музыку, разумеется, а не тот «тынц-тынц-тынц», доносящийся из дорогих машин с распираемыми от высокомерия молодыми людьми за рулем. Он с удовольствием взял бы с собой всю свою коллекцию виниловых пластинок, но это было физически невозможно. Поэтому ему пришлось все оцифровать – каждую альбомную композицию, каждую «А» и «Б» сторону, каждую редкость, каждую гибкую пластинку, прилагавшуюся к нотному сборнику или музыкальному журналу. Все до единой записи. Так как сегодня его день рождения, Томас решает послушать что-нибудь воодушевляющее и приятное – например, «The Cure». Он включает компьютерный терминал – морщась от издаваемого им натужного гудения и жужжания – и выбирает «Disintegration». Великолепное возвращение к мрачному стилю, 1989 год. Начинается перемешивание треков, что Томасу совершенно не нравится – альбом нужно слушать в таком порядке, как было задумано группой – но пока ему не удалось выяснить, как отключить эту функцию. Первой начинает звучать песня «Homesick».
Томас издает хрюкающий звук, шумно выдыхает воздух через нос и криво улыбается.
Почти. Но не совсем.
Солнце на латыни – это, должно быть, Sol, разумеется. Одно пережеванное – число? Томас задумчиво покусывает кончик карандаша, пока не начинает играть следующая песня. Возможно, выглядывание в иллюминатор даст какой-то толчок? Однако от этого лишь, как всегда, захватывает дух, и Томас думает о том, не надоест ли ему когда-нибудь этот вид, не станет ли он казаться ему обыденным и лишенным очарования. Томас всей душой надеется, что этого не произойдет. Потому что вот он здесь, совсем один со своим чаем, кроссвордом и музыкой, а где-то там, далеко снаружи, находятся все остальные.