Как там у покорителей Луны? «Маленький шаг для человека, но
гигантский скачок для всего человечества». Ну ладно, в моём случае
это был не шаг, а всего лишь первая успешная попытка встать на
ноги, но за этим дело не станет. На самом деле, на повестке дня
стоит не мой успех в прямохождении, а банальный вопрос: что делать
дальше? Или точнее, как быть с родителями? Чем старше я становлюсь,
тем труднее скрывать зрелый ум, который во мне живёт.
Удивительная вещь, но я понимаю почти всё, что говорят мои папа
с мамой. Такое чувство, будто знание языка действительно
впитывается с молоком матери. Во всяком случае, в моей прошлой
жизни я не мог похвастаться хорошими знаниями английского, хотя
иногда и пытался его подтянуть: смотрел фильмы с субтитрами,
посещал курсы. Но, видимо, ни таланта, ни должных усилий не
хватало, потому что максимум, чего я достигал, — это общение с
персоналом отелей за границей, таксистами, продавцами и другими
работниками сферы услуг. И уж точно они не были носителями языка, в
отличие от моих теперешних родителей.
Оказалось, что я в Англии. Понял это по левостороннему движению
и прогнозу погоды. Мой отец ругал лондонские пробки, когда мы
добирались до больницы, куда меня привезли на осмотр.
Мой отец, Джон Кроуфорд, был среднего роста, крепкий мужчина с
рыжими волосами и серыми глазами. Он работал в местной
администрации инспектором по строительству. Его задачей была
проверка строительных работ на соответствие выданным разрешениям.
Насколько я понял, речь шла о мелочах типа пристроек к домам,
парковках, прокладке местных коммуникаций. Более серьёзные проекты
контролировали вышестоящие инстанции. Так или иначе, можно сказать,
что отец, несмотря на молодость, занимал хорошее место, пользовался
уважением и прилично зарабатывал. Быть представителем власти, даже
на местном уровне, выгодно и в России, и в Великобритании.
Моя мать не работала, она занималась домом и мной. У неё были
мягкие, чуть восточные черты лица, русые волосы и карие глаза.
Удивительно, но я не чувствовал, что эти люди — приёмные родители
или чужие. Рядом с ними я испытывал необыкновенные чувства, когда
они находились рядом или брали меня на руки. Мне становилось тепло
и уютно, словно это были мои настоящие мама и папа.
И тем острее становился вопрос: что делать дальше? С каждым
месяцем я всё меньше спал и всё лучше контролировал своё тело.
Когда никого не было, я тренировал речь, и у меня получалось
довольно сносно, учитывая детский лепет. Ходить в восемь месяцев —
это рано, но возможно. Однако начать внятно говорить в таком
возрасте — это уже выходит за рамки нормы. Если я начну говорить,
меня наверняка потащат к врачам, и об этом узнают все родственники
и друзья. Что я им скажу? Папа, мама, меня зовут Фред, и я помню
свою прошлую жизнь; я жил в России, и на момент смерти мне было
«чуть» за тридцать? Лично я бы точно впал в ступор, услышав
подобное от своего ребёнка.