Отдав крест, которым Ефросинья явно гордилась и, вроде бы и не
зачем, показала мне, опираясь на посох, онапошла вперед к выходу из
подворья.
— Воевода, ты иди за мной, поговорим, — сказала Ефросинья, не
оборачиваясь в мою сторону.
С такой женщиной поговорить важно и интересно для меня, но я не
сразу сделал шаг в сторону преподобной Ефросиньи. Все же я прибыл
сюда для другого, для разговора со Спиридоном. Но, как видно,
обстоятельства таковы, что даже очень срочный вопрос стоит
отложить.
— Я прибыла на тебя посмотреть, — начала говорить Ефросинья
Полоцкая, как только мы вышли за ворота церковного подворья. — Была
я у митрополита, так он многое про тебя рассказывал. А тут люди
твои через Полоцк шли к балтам и далее к вендам. Знаю я, что был ты
в Константинополе, а еще, что печешься о русской церкви
православной. Знаю, что за твой кошт строится в Суздали женский
монастырь, все знаю, уже немало богоугодного ты сделал. Вот и
решила съездить, посмотреть, да икону прикупить.
— Откуда, матушка, про иконы знаешь? — спросил я.
— Я многое знаю, — сказала Ефросинья, остановилась, поймала мой
взгляд и словно в душу заглянула.
Несмотря на то, что я неведомым образом очутился в этом мире,
все равно не склонен верить в мистификации. Вот в Божий промысел
верю. От взгляда Ефросиньи я ощущал теплоту и, словно рентгеновские
лучи пробивали меня насквозь. Несмотря на то, что я никогда не
ощущал тех самых рентгеновских лучей, именно такие образы приходили
на ум.
— Ведаешь ли ты вьюнош, кто дорогу тебе указывает? — через
некоторое время спросила Ефросинья.
Стараясь не показывать своих эмоций и отношения к заказанному
женщиной, я ответил, что не в курсе того, о чем она говорит.
— Али не признаешься, али и сам не ведаешь. Вот только мудрости
моей хватает, чтобы сложить воедино поступки твои и ту помощь, что
Господь тебе дарует. За два года братство православное стало той
силой, что, коли надо, так и на Руси головою станет. И ты… — с
лукавым прищуром в глазах говорила Ефросинья, но я ее перебил.
— Не стращай меня словами. Сравнивать не хочу тебя, матушка, с …
— я не посмел в присутствии монахини произнести слово
«Лукавый».
Ефросинья улыбнулась, и вновь от нее повеяло теплотой и
добром.
— Вот то меня и смущает, что у молодого мужа нет соблазна стать
выше, чем он может. Тогда мне не ясны думы твои. Зачем все это? —
спросила Ефросинья и показала рукой куда-то вдаль.