— Разумеется. Всю информацию для
анкеты я получила от них лично.
— А она? Я мало общаюсь с молодёжью,
но сомневаюсь, что современные девушки стремятся родить ребёнка от
мужчины много старше и заниматься его воспитанием.
— В обмен на содержание и уважение,
дорогой. Ты забываешь эти важные моменты. А возраст относится к тем
недостаткам, которые проходят со временем. И гораздо быстрее, чем
хочется, — она рассмеялась. Джи Хван любил мамин смех. Особенно
такой, как сейчас: искренний и тёплый, идущий от сердца. — Ты же
знаешь, как я мечтаю взять внука на руки… Но время идёт, я не
молодею… Ты, впрочем, тоже. И ничего не меняется.
Она умолкла, ожидая обратной связи, а
когда её не последовало, вновь заговорила, но теперь с ноткой
грусти в голосе.
— Девятнадцать лет* — прекрасный
возраст. Девушка уже физически созрела для взрослых отношений и
рождения ребёнка, но характер её ещё не до конца сформировался,
позволяя вылепить из заготовки человека тот идеал, который хотелось
бы видеть рядом. Я не настаиваю, сын, просто прошу прислушаться к
моему мнению и не отбрасывать её кандидатуру, когда будешь делать
окончательный выбор, ладно? Обещай мне, что ты подумаешь над моими
словами.
Джи Хван молчал. Он не хотел
ссориться с матерью, но с трудом выносил так любимые ею
манипуляции, когда она начинала заходить со стороны и давить на
жалость.
— Хорошо?
— Хорошо, мама, — разговор пора было
заканчивать.
— Тогда спокойной ночи. Люблю тебя,
сын.
— Спокойной ночи, мама.
Он отложил телефон в сторону,
вернулся к остывшему ужину и не стал забивать себе голову
возможными вариантами, оставляя ситуацию развиваться
самостоятельно. Сейчас важнее было дождаться выздоровления Лиен и
её возвращения домой.
*Совершеннолетие в Южной Корее
наступает в девятнадцать лет.
— А как вы хотели, господин советник?
— неприязнь психиатра ощущалась даже в динамике смартфона. —
Душевные раны быстро не лечатся. Я говорил вам в прошлый раз и
повторюсь снова: мы дадим вам знать, когда вашу жену можно будет
забирать домой.
— Я помню, — Джи Хвану не нравился
насмешливый тон доктора, но противопоставить ему что-либо
существенное было невозможно. Поскольку именно он, такой важный и
значимый, выступал сейчас в роли просителя и зависимой стороны.
Этот факт чувствительно елозил по чувству собственного достоинства,
особо обострившемуся в последнее время. — Быть может, я смогу её
навестить? Больных принято посещать, приносить им что-нибудь
вкусное…