Но Сыскарь держался. Среди бывших коллег, товарищей и друзей он
слыл смелым, бесшабашным и весёлым человеком, которому всё нипочём,
и ему не хотелось показывать на людях слабость.
Потом поплачу, если слёзы будут, думал он, целуя у разрытой
могилы мёртвого Ивана и бережно укладывая в гроб гранёный стакан и
две бутылки красного полусладкого крымского — любимого вина старого
друга. Сам Сыскарь предпочитал крепкие напитки, а водке — коньяк
или виски, но Иван, если была такая возможность, всегда выбирал
красное полусладкое. Желательно произведённое в Крыму. Впрочем, к
спиртному он был практически равнодушен, и Сыскарь, спроси его кто,
вряд ли бы смог внятно объяснить, зачем это делает. Мысль, что
неплохо бы положить в гроб другу две бутылки его любимого вина и
стакан, пришла вечером накануне похорон и показалась настолько
важной, что он решил обязательно осуществить задуманное. И
осуществил.
— Прощай, друг, — сказал вслух. — Прости, что не
смог тебя уберечь.
Не видя окружающих лиц, протолкался к опушке рощицы, зашёл за
сосну, прислонился спиной к дереву, вытащил из внутреннего кармана
пиджака плоскую флягу с коньяком, хлебнул как следует, часто
подышал ртом, борясь с очередным приступом слёз, вытащил сигарету,
закурил.
Подошла вся в чёрном Ирина. Остановилась в шаге.
— Ты как? — спросила негромко, глядя снизу вверх прямо
в глаза.
— Ничего, — ответил он. — Ничего, Иришка, спасибо
тебе. Выпить хочешь?
— Давай, — согласилась она.
Он протянул флягу. Ирина отпила глоток, вернула. Постояли молча
рядом, Сыскарь в несколько торопливых безвкусных затяжек дотянул
сигарету, бросил на землю, затоптал окурок.
— Ну что, пошли? Сейчас, наверное, закапывать начнут.
— Пойдём, — сказала она и совершенно естественным
жестом, как бы ободряя и одновременно ища поддержки и защиты, взяла
его под руку.
На поминках Андрей размяк. Сказалось напряжение последних трёх
дней, и он, обычно не теряющий над собой контроля ни при каких
обстоятельствах, в какой-то момент утратил надёжную связь с
окружающей реальностью. Нет, его не шатало из стороны в сторону, и
никаких пьяных глупостей он не натворил. Просто после очередной
рюмки мир и чужие слова перестали восприниматься ясно и отчётливо,
а память отказалась запечатлевать события в привычных
подробностях.
«Домой меня на такси доставила Ирина. Это я помню. Но вот что
потом… Вот же блин с чебурашкой, накушался вчера по самые брови.
Ай, как нехорошо. Получается, она осталась у меня. И? Нет, ни хрена
не помню. Стыдобища. Причём в любом случае».