Пожмут ли солдаты друг другу руки или перетравят газом – объединение случится так и так. Вместо трех империй сложатся две, потом одна. Вместо ста языков будет один, и неважно переучат или поубивают оставшихся носителей. Все, чего хочет человек, все его мотивы – это желание стать одним всеобъемлющим гиперчеловеком. Но это только половина первого шага.
Рано или поздно образы совершат побег, отбросят посредников и объединятся по-настоящему. Отдельные разумы станут одним коллективным. Звери, растения, люди – на этой и на других планетах объединятся сетью. Каждый организм сети будет чувствовать все остальные одновременно и вскоре утратит ощущение себя как отдельного организма вовсе.
Когда объединится нематериальное, импульс сольет и все материальное тоже. Разогнавшись до невероятной скорости, объединение сожмет органику и неорганику в один комок. Затем громоздкий сгусток размером с бесконечную вселенную начнет сжимать свои частицы…
Профессор замолчал.
– И что будет после того? – спросили его.
– Все сожмется в одну точку, не выдержит плотности, взорвется и начнет собираться по кусочкам с начала.
– И какой в этом смысл?
– Никакого – сизифов труд.
Фостер помнил, как не уловив и трети слов «старого еврейского алкоголика», вместе со всеми крутил пальцем у виска и, наверное, лет через пять профессору покрутили у виска уже не пальцем. Философствовать о смыслах можно только от безделья, считал Кихада. Архитектура – дело прикладное и точное, ей не до чуши.
Но сейчас Фостер все-таки попытался философствовать, чтобы себя успокоить и толкнуть на большое дело. Жить хотелось, но избежать очередной пытки и заключения хотелось еще больше. Поэтому Кихада четко решил – надо покончить жизнь самоубийством.
Он помозговал, как это провернуть, поискал острые предметы и незаметные высокие столбы, но ничего не нашел. И тогда в голову пришла блестящая идея – бежать из лагеря прямо под винтовки надзирателей. Смерть будет красивой, героической и не от своей руки. Идеально.
Фостер твердо и громко выдохнул. Рывком поднялся и пошел к выходу из палатки. Театрально ее распахнул, состроил гримасу, вдохнул утренний воздух и побежал.
***
– Оставьте меня! Отпустите! – истошно кричал немец не узнавая свой голос. Он нелепо, будто пойманный окунь, дергался в руках солдат.