Петруха рухнул и скатился с
тропы вниз.
Я успел отпрыгнуть в сторону.
У Евича заклинило патрон, и он отбросив пистолет в сторону,
набросился на меня с ножом.
— Тварь! — крикнул он,
замахнувшись на меня.
Блокировал его руку и тут же
левым боковым пробил ему в висок. Евич ударился головой о скалу, но
тут же резво подорвался.
— Гнида! — заорал Андрей не
своим голосом, снова бросившись на меня.
Я успел вытащить пистолет, но
Евич полоснул меня ножом по руке. Резкая боль заставила меня
выронить оружие и вновь сойтись в клинче с Андреем.
Очередное столкновение с
угрозой жизни. Евич продолжал пытаться пробить защиту, но лезвие
ножа так и не достигало искомой цели. А рубил он так, будто у него
двуручный меч, а не нож.
Мощно пробил ему в колено и
Евич резко попятился назад. Вдогонку пробил ему в переносицу, и мой
противник завалился назад.
Я быстро достал свой нож и
бросился на Евича. Но он и здесь успел защититься, подобрав камень
и бросив мне в лицо.
Однако, не собирался я
позволять ему оклематься.
Он попытался схватить меня за
горло, но я тут же пробил ему под рёбра с левой руки. Затем с
правой точно в челюсть.
Евич рухнул на землю, но вновь
попробовал встать. Со всего маху ногой попал ему точно в переносицу
и прижал к земле. Осталось только добить.
И снова у Андрея появились
силы, и он вцепился в мои ноги. Пришлось рухнуть на него, прижать
лицо к земле и не позволять ему поднять головы.
Схватил его за шею и начал
душить.
Кровь кипела, виски от
адреналина пульсировали. Ведь подо мной был не просто противник,
желающий мне смерти. Это был предатель Родины. А таким уготована
одна участь.
В пылевом облаке, поднявшимся
над нашим «рингом», я разглядел сверкнувшее лезвие ножа. Евич начал
тянуться к нему, но кончиками пальцев только еле дотягивался до
рукоятки. Я же продолжал сжимать шею.
— Ненавижу! — хрипел Евич,
постепенно теряя силы.
Слева послышался шорох. Только
я повернул голову, как получил прикладом в голову.
Сознание постепенно
возвращалось ко мне вместе с ощущением невесомости. Будто я не иду,
а лечу над землёй, волоча по ней обессиленные ноги. Внешние звуки
становились всё отчётливее, поглощая нарастающий звон в голове. Но
с ориентировкой всё обстояло гораздо хуже. Глаза открыть не
получалось.
— Бросай, — сказал кто-то
рядом со мной на языке Шекспира.