– Заткни пасть! – кричит духу мой друг, смуглый плотный узбек Леха, и жестким коротким ударом бьет прямо в бородатое искаженное болью и страхом лицо.
– Прекратить! – отталкивает Леху взводный, приказывает: – Перевязать и в штаб на допрос.
«Языку» быстро пережали самодельным, скрученным из засаленной зеленой чалмы жгутом рану (свой бинт из индивидуального пакета никто не дал – чего там, и так перебьется) и поволокли на допрос к командиру батальона. Я вызвался помогать Филону его нести. Тяжелый бабай[6] попался, все постанывал да еще вертелся в руках.
– Кто его подстрелил? – рассматривая «языка», поинтересовался немолодой сухощавый майор, комбат.
Филон небрежно кивнул в мою сторону.
– Вернемся – к медали представлю, – пообещал мне комбат, усмехнулся: – На дембель героем поедешь.
Эх, майор! Ни хрена ты не понимаешь! Да зачем мне эта медаль нужна? Просто живым домой вернуться – и то счастье. А комбат уже отвернулся и через переводчика приступил к допросу. Командиру первого парашютно-десантного батальона майору Носторюлину уже за сорок. Для нас, восемнадцати-двадцатилетних пацанов, он уже старик. Только «батей» его никто не называл. Желчный был мужик, вредный. Карьера не задалась, в академию поступал, так три раза проваливался. Должность командира батальона и звание майора – это его потолок. Скоро его выпихнут на пенсию по достижении предельного возраста. Уволят, если в Афгане гробовой доской не накроется. Пуле плевать, в кого попадать, а душманские снайперы первым делом офицеров выцеливают. Пуля, она не дура, совсем не дура, особенно когда ее снайпер выпускает.
На допросе раненый моджахед молчал.
– В расход! – коротко приказал мне комбат.
Замер, глядя на пленного, переводчик, неопределенно хмыкнул, глядя на меня, начальник штаба батальона – плотный и невысокий кореец, капитан Эн; быстро повернулся ко мне спиной и стал копаться в полевой рации связист, отвел от пленного взгляд угрюмый Филон.
Я покачал головой: нет. Совесть и руки я на той войне не марал. Кровавого дерьма там и без того хватало.
– Так-с! Видно, я поторопился, обещая тебе награду, – с угрозой процеживая каждое слово, бросил комбат, и его небритое в потных разводах морщинистое лицо скривилось в недовольной гримасе. – По тебе не медаль, а дисбат плачет. Ничего, вот вернемся, я с тобой быстро разберусь.