Лицо у Танечки вытягивалось.
- И главное, поёт и её хватает, когда за руки, когда за задницу…
- Метелька запнулся, запоздало вспомнивши, что в приличном обществе
чужие задницы не обсуждают. – А когда… и за верхние достоинства.
Они там очень достойные были.
Тимоха фыркнул и плечи его мелко затряслись.
- Ну она тогда верещать перестала и помирать тоже. Наверное, от
злости… у нас на деревне за такое любая баба бы коромыслом и по
плечам… а тут только верещать перестала. Воспитанная… а! после они
ещё частушки пели. Похабные. Частушки народу больше
понравились…
Тимоха заржал уже не сдерживаясь.
А на лице Танечки проступил румянец. Такой вот…
- Дедушка…
- Что ты хочешь, дорогая. Юноша действительно в театре
нормальном не был. И думаю, не надо его пока травмировать
искусством. Не выдержит он.
И Метелька, представивши, верно, перспективу поездки в театр в
сопровождении моей дорогой сестрицы, спешно закивал, подтверждая,
что так и есть.
Не выдержит.
- Что ж… Тимофей, тебя Николай Степанович ждёт. Танечка… ты, как
обычно. Савелий, идём.
В дедовом кабинете пахнет табаком. Запах этот пропитал и ковры,
и дубовые стены, и плотную ткань занавесей, которые дед раздвигал
длинным крюком на палке.
Слуги сюда не допускались.
А потому на полках старого шкафа лежала пыль, она же неуловимым
покрывалом легла и на кожаный диванчик у стены, и на огромный
древнего вида глобус, смазав и без того выцветшие линии, отчего
материки и океаны слились в одно пятно. На экваторе из-под пыли
плесень проглядывала, грозясь разрастись новым континентом. Пыль
лежала и в углах, и на покрытом коваными узорами коробе сейфа, ныне
приоткрытого. Пыль была такой же частью этого места, как и
запах.
- Садись, - разрешил дед, указывая на кресло. Сам он, отставивши
крюк в сторону, откинул крышку
хьюмидора[1] и вытащил сигару. – Пришло
письмо от Анчуткова.
Сажусь.
Кресло слишком велико для меня, тем паче тело Савки после
болезни и тренировок вовсе будто истаяло. Но сижу. И спину держу
прямо. И в целом, как подобает воспитанному отроку, слушаю
патриарха со всем вниманием.
Анчутковы уехали ещё когда я болел. Знаю, что гостили. Что
генерал имел беседу с дедом. И что Серега уезжать не желал, во
всяком случае, не попрощавшись. И что Метелька передал от него
привет и визитную карточку, которая стала первой и единственной в
личной моей визитнице.