Это злило.
Несказанно… и хотелось встрять в щебет Танечки,
поинтересовавшись, планируются ли ремонт крыши над западным крылом
или, раз уж оно заперто, то и плевать? И когда будем людей в
гвардию нанимать, от неё же и четверти не осталось. А нас, между
прочим, убить хотят. Или вот завод третий квартал вместо прибыли
убытки показывает, с этим тоже бы разобраться.
А они…
Про чудесное контральто какой-то там…
- Ещё немного, - Тимоха склонился ко мне и шепнул. – И лопнешь
от злости.
А потом подмигнул.
И меня отпустило.
- Просто…
- Потом, - Тимоха покачал головой. – Поговорим.
И улыбнулся. Он как-то так вот улыбался, что злость уходила,
раздражение, да и дышать становилось легче. И не магия это, разве
что какая-то такая, особая, врождённая, которая случается с
некоторыми людьми.
Я киваю.
Поговорим.
И чувствую тяжёлый взгляд деда, и недовольный – Татьяны. Вот с
кем у меня категорически отношения не складываются. Не любит меня
сестрица.
- И о чём шепчетесь? – интересуется она, слегка щурясь.
- О театре, - вру я. – Никогда прежде в театре не был. Там что,
взаправду поют? И что, всё время?
И физию преудивлённую делаю.
- Ага, - Метелька, которого вынужденное молчание угнетает едва
ли не больше, чем предстоящий урок арифметики, тоже оживает. – Я
слыхал, будто эта… как её там… Во! Прима! Что она так голосит, что
прям люстра упасть может!
- Тоже в театре не был? – интересуется дед, пряча улыбку.
Выражение лица у Танечки уж больно любопытное. Она пытается
сохранять невозмутимость, и всё же из-под маски выглядывают – ужас
от нашей необразованности, тоска от понимания, что мы, такие дикие,
всё же теперь роднёй считаемся, и мрачное желание нас образовать и
цивилизовать.
- Не, в театре не был, чтоб в самом. Ну… так-то на ярмарке был!
– спохватывается Метелька и глядит на меня победно. – Там тоже
театра была! Приезжали одни! И я на забор залез.
- Зачем?
- Так… не пущали. Пять копеек стребовали, а откудова у меня пять
копеек? Но они стали бочком, и если на забор, то и ничего так,
видать было. Так вот… там тётка такая выходила. Красивая.
Большая.
Метелька и руки развёл, показывая объемы красоты ярморочной
примы.
- И вся рожа набелённая, сама ж в кудельках. Один в один, как
овечка наша. Вышла такая, глянула по сторонам и ка-а-к заверещит.
Сама здоровая, а голосок – тонюсенький… и руки к сердцу, типа она
помирает. А мужик один из-за кулисок тотчас выскочил и ну вокруг
неё бегать и тоже петь. Громко так. Гулко. Вот аккурат, как поп на
службе.