— Это заведение принадлежит мне, — смеется он, снова угадывая ее мысли. Ева едва сдерживается, чтоб не присвистнуть. Так вот куда, в чей карман, утекают все денежки за дорогое элитное пойло! — Поэтому здесь только я решаю, что можно делать обслуживающему персоналу, а что нельзя. Но доход от этого клуба — это капля в море, Ева. Капля моих доходов.
Грозные шаги директора клуба из воображаемых стали вполне реальными. Ева вжалась в сидение, услышав сипение рассвирепевшего толстяка, который принимал ее на работу. Он мчался собственноручно сдернуть ее с кресла гостьи и извиниться перед Итаном.
Она уже ощутила на своем запястье его жесткие волосатые пальцы, стискивающие ее руку до боли, но Итан остановил эту гору жирного мяса одним только взглядом черных жестоких глаз.
— Пошел вон, — рыкнул он, к большому удивлению Евы обнажая такие же острые, как у рыжей Лили, клыки. — Эта девушка со мной! Мог бы догадаться и не портить нам настроение. Видишь, ты напугал мою даму, болван!
Толстяк, задыхаясь от быстрого бега и страха, подобострастно согнулся чуть не вчетверо, кланяясь, и отступил. Ева снова осталась наедине с Итаном.
— Сегодня вы — моя гостья, Ева, — небрежно продолжил он, облизнув горячую сладость с губ и проводив недобрым взглядом директора клуба. — Расслабьтесь и не переживайте. Я не хочу, чтобы что-то портило вашу красоту. А страх… он искажает ваши черты. Вы становитесь холодной, жесткой и неприступной, Ева. А дочери Евы хороши не этим, нет.
Ева, завороженная его словами, вдруг обнаруживает, что он переместился и теперь сидит рядом с ней, на подлокотнике кресла, и склонятся к ней так близко, что она чувствует сладкое, как самый желанный яд, дыхание мужчины.
Сладкое и горячее.
В нем все еще полыхает коктейль, пьянящий и невероятно вкусный.
— Дочери Евы, — промурлыкал Итан, словно играя, поправив локоны Евы, лежащие на ее плече. Он откровенно любовался девушкой, беззастенчиво рассматривая ее. — Они должны быть мягкие, теплые, податливые. Они полны солнца и света, так и льнут, а в глазах доверчивость, такая же бескрайняя, как море.
Он склонился, придвинулся еще ближе, и Ева, предчувствуя поцелуй, выставила ладошку, едва успела прикрыть свои губы от его. И поцелуй достался ее пальцам.
— Можно подумать, — выдохнула она, — дочери Лилит хуже?