Вспоминаются слова богини: «Отрасти клыки и когти. Найди в своей
душе безжалостность и сделай её своим оружием и щитом! Помни! В
этом мире правит сила! А жалость — это слабость!».
Приговор общества гласит: молодой наглец должен умереть.
Да пошли вы все на хер!
Я встаю с колена и делаю знак целителю, стоящему возле
распорядителя игрищ. Убираю гладий в ножны. Мне не жалко этого
идиота. Я просто не хочу быть пешкой в чужой игре. А здесь явно
происходит какая-то игра по принципу вин-вин. Грохну я Гектора — и
хорошо. Получится у него завалить ослабленного чемпиона вообще
отлично.
На хер вас всех, твари!
И еще жест Сабина. Его никто, кроме меня, не видел. И мне
кажется, юстиарий не пожалел молодого балбеса, а дал мне подсказку.
Что-то он знает, чего не знаю я.
Я отсалютовал в направлении лож патрициев.
И покинул арену.
Что сразу началось! В меня с трибун для плеба полетели какие-то
огрызки, тряпки и объедки. Желающая лицезреть смерть толпа не
получила желаемого! И обрушила на меня свой довольно вонючий, но, к
счастью, безопасный гнев. Я уходил освистанный, как будто это я
проиграл поединок и сейчас лежал на песке. Но мне было наплевать. Я
собирался как можно быстрее покинуть арену и этот город. Теперь он
меня бесил.
В проходе под трибунами меня встретили мои ребята. И немолодой
патриций, который поднял руку в защиту моего противника.
Он молча пресек мой путь. Я остановился. Некоторое время он
вглядывался в меня, словно пытался что-то разглядеть. Потом,
медленно, с натугой, склонил голову, как будто у него не гнуться
мышцы шеи. Да уж. Патриции не кланяются друг другу. Склонить голову
можно только перед членом императорского рода. А колени преклоняют
только перед алтарями или изваяниями богов.
— Наша семья готова выплатить виру. За дерзость наследника. —
Это он мне предлагает взятку задним числом. Никакая вира по закону
мне уже не положена. — Скажи Максимус Доримед. Почему ты оставил
Гектору жизнь. Насколько я знаю, прежде такое мягкосердечие за
тобой замечено не было.
— Уважаемый Навтий. — имени я не знаю, но это явно глава семьи.
— Никакой виры от твоей семьи я не приму. Вира оплачена кровью.
И, возможно, здоровьем наследника, думаю я. Целители —
целителями, а раны в плече и легком очень глубокие.
— У меня нет претензий к твоей семье, уважаемый. Что касается
твоего второго вопроса. Почему я оставил Гектору жизнь? Потому что
мог.