- Вас уже судят, - заметил брюнет, -
вернее, рассматривают дело во внесудебном порядке. Что же касается
денег, - мужик вытащил смятые купюры из кармана и швырнул их на
стол, - вот они, отыскались, - он хищно улыбнулся, -
уворованные.
Я задохнулся от возмущения:
- Что же, выходит, можно вот так
любого подставить, кого вам захочется?
- Ты, падла, - приподнялся брюнет
из-за стола, - не строй из себя невинную овцу! Я таких, как ты
насквозь вижу. Поёте, что ничего-то у вас нет, сами и зерно
прячете, и золотишко имеете. Поди где-нибудь в лесочке прикопал.
Если ничего не нашли, то чистый, как ангелочек? Ну не-е-ет, - он
обернулся к сидевшим, - по статье 107, всю семью выслать. Отправить
в Нарымский край.
Душу захлестнуло отчаяние, стоило
только вспомнить Нюсю с её малышом. А как Даша? Как дети? Отец?
Позади хлопнула дверь, и я вздрогнул
от резкого звука. Брюнет встал «навытяжку»:
- Афанасий Никитич?
- Выйдите все, - раздался спокойный
голос с хрипотцой, будто говорящий был простужен. Обернувшись,
увидел мужчину лет пятидесяти, сухощавый, с заметной солдатской
выправкой.
- Но, - развёл руками брюнет, - мы
закончили. Статья 107, ссылка.
- Мне повторить? - спокойно спросил
вошедший.
Пожилой, тот, что сидел справа,
бочком выбрался из-за стола и выскользнул вон. Брюнет нахмурился,
однако спорить не стал, отдав честь, вышел. За ним, хлопающий
глазами, молодой.
Мужчина прошёл за стол, вынес мне
стул:
- Садись, Егор Иванович,
поговорим.
Ничего не понимая, я сел.
- Меня зовут Троицкий Афанасий
Никитич, председатель здешнего ОГПУ. И это моего сына ты спас
вчера. Спасибо, - он протянул руку, крепко пожав ладонь, - но
теперь к делу. Бумажки читать не буду, начитался уж. Сам
расскажи.
Я выложил всё начиная с нашей ссоры
с Тукаем.
- Ведь это он донос написал, у меня
нет сомнений.
Троицкий едва заметно кивнул.
- Время такое, Егор, чистим страну
от всякой дряни, иногда и обычным людям достаётся, сам понимаешь,
не без этого.
- Моя семья в чём виновата? Жена
беременна, она не перенесёт дорогу до Нарыма, детки малые,
старик-отец. Гуманнее просто расстрелять.
- Ну, ты не преувеличивай, вам и так
повезло, что всю семью сразу не сорвали с места, - нахмурился
Троицкий, - обожди пока здесь, Егор Иваныч, - Афанасий Никитич
вышел из кабинета.
Я от нечего делать, стал
осматриваться по сторонам. На стене заметил небольшой отрывной
календарь, там стояла дата 10 ноября 1922 года. Странно это. Раньше
и не пытался как-то соотносить происходящее, но теперь. Не
укладывалось в голове. Массовые репрессии начались в 30-х годах.
Выходит, до них ещё восемь лет. Создавалось впечатление, что
события сжаты в короткий временной промежуток, точно гармошка. А
тогда… Меня закинуло не назад во времени, а в параллельную
реальность. Как-то так… Но для того, чтобы удостовериться в этом
полностью, данных пока маловато. А всё-таки… Не покидало ощущение,
что я прав.